Откровенно говоря, мне все равно, будет это кто-то читать или нет. Это очень старый текст, примерно, 1990-1991 года написания, и набран он исключительно для того, чтобы не быть потерянным навсегда. То есть, причина публикации исключительно ностальгическая.

С другой стороны у читателя появится возможность оценить мой творческий прогресс за эти двадцать с лишним лет. Хотя нахуя? – Вот и я не знаю. Тогда мы были школьниками, а сейчас один матерый пожарник, а второй вообще хуй знает кто.

В общем, довольно предисловий. Вперед, к книге!

P.S. Сноски не работают – джумла есть джумла. Ищите их в конце текста.

Костя Брут
Дима Гог

Приключения Эрика в Китае

I

Эрик сошел с поезда, в одной руке у него был чемодан, в другой – второй чемодан, и оба пустые. Он был одет, как франт, во все новое (как вы помните, организаторы его круиза, испугавшись его внешности, поспешили его приодеть сообразно китайской моде), сидевшее на нем, как вешалке. Окружающие его жители, конечно, не могли не обратить на него внимания – он выглядел слишком экстравагантно. Один маленький китаенок даже спросил, не из Парижа ли он приехал. «Ты слишком мал, дружище, чтобы хорошо разбираться в нынешней китайской моде», – ответил ему Эрик, теребя по блестящему затылку попрошайку. мальчик пнул его под коленку и пошел своей дорогой. Эрик кинулся было за ним, но вспомнил, что в Китае все пинаются, и тоже пошел по своим делам; где-то здесь его должны были встречать.

Он увидел человек двадцать, как после выяснилось, встречавших иностранную делегацию из Кореи. Эти двадцать человек так же не замедлили его заметить. Увидев его, они сразу поняли, что он – кореец. Дружно рванувшись к нему, они стали осыпать его приветствиями (так по крайней мере показалось Эрику), ласково щебеча на корейском языке. Эрик добавил своему виду достоинства и расплылся в широкой улыбке от гордости. «Спасибо, товарищи», – кивая на все стороны, отвечал он им. Тут на лицах встречающих выразилось недоумение – Эрик говорил явно не по-корейски. Пошептавшись о чем-то по своему, они сказали Эрику:

– Вы откуда? – и Эрик их понял; он вообще был очень понятлив.

– Оттуда, – ответил он по-корейски.

На него накинулись с объятиями и поцелуями; особых хлопот доставляло ему повисшее у него на шее корейское существо, оказавшееся некой любвеобильной девушкой. Если бы она просто висела, он не очень был бы обеспокоен ее присутствием, но ведь ее хотели оторвать от него, а этого он никак не мог допустить, ибо милая крошка вела себя более чем хорошо – уже через несколько минут лицо Эрика было много раз облизано и напоминало флаг его любимой Родины. Эрнест тоже не был профаном и в одно особо благоприятное мгновение так же изобразил из себя пиявку, извернувшись под рукой какого-то старичка, и вымазал спину красавицы слоем осыпавшейся с его подошвы пудры, которую представляла его растоптанная губа.

Наконец его отпустили.

– Господин Пе Тух! – сказал представитель встречавших. – Мы рады приветствовать вас в этой гостеприимной стране.

– Я тоже рад! – смутился Эрик, ища в толпе милую малышку, которая так же неожиданно слезла с него, как и залезла. Наконец он увидел ее – она хорошо выделялась на руках одного приятного джентльмена. – Простите, мне нужно… – и стал продираться сквозь толпу навстречу своему счастью.

– Господин… – донеслось до Эрика, – …ете… ти сейчас… ему горо… у…

– Нет! – воскликнул он, увидев, какой мордой обладает его соперник, и его выражение было воспринято как отказ пройти по городу в ознакомительных целях.

– Слезь! – крикнул он девушке.

– Моя! – прорычал парень, на руках которого сидела возлюбленная юноши, и выставил кулаки, отчего девушка упала. – Я платил!

Эрик встал в стойку, сделал злые глаза и начал материться, умело переводя советские фразы на корейский язык.

Его противником был здешний чемпион, он был оскорблен услышанным о себе, задрожал мелко и, сказав: «Гадина», – пошел на все себя от ярости Эрика. Эрик махнул ногой. Встречавшие его кинулись разнимать и как раз успели поймать делегата, пролетавшего мимо с отбитым задом.

Растревоженный, он рассвирепел; он вскочил на ноги и стал бить всех подряд, кидаясь направо и налево. Чемпион смотрел на этого дурака минут десять, а потом подошел к взволнованной толпе, расшвырял всех и, схватив носом неизвестно откуда вылетевший кулак, стукнул бесноватого в ноги коленом, отчего загнувшийся вдруг Эрик упал на асфальт и залился горькими слезами.

II

Он лежал на кровати. Рядом лежало еще человек восемь – в лечебнице, куда он попал с переломом голени и позвоночника, остро ощущалась нехватка мест. По-видимому, к больным, лежавшим на Эрике и рядом с ним, очень давно никто не подходил. Подстилка, на которой они лежали, пропрела и запах от нее сильно бил Эрику по ноздрям. Здесь он играл роль нашатырного спирта, не давая потерять лежавшим с особо тяжкими травмами сознание. Через несколько дней кто-то взял его за ногу и, не обращая внимания на крики и вопли, вытащил из кучи и поволок куда-то. Эрик цеплялся здоровой ногой за стены, столы, стулья и за прохожих, но его волокли слишком быстро, и он не мог ничего противопоставить мощи передвижения.

Скоро его завезли в операционную.

– Ужас, – сказал врач, – весь бок ободран, – Эрика везли на правом боку, и стал зашивать бок большой и ржавой иглой, попутно рассказывая, как его дедушка той же иглой зашивал раны бойцов национального фронта. Хотя Эрику было немного не по себе, когда он видел, как затупленный кусок железа впивался в его нежную кожу, он все же мысленно благодарил врача за ту профессиональность, с какой тот орудовал. «Эх!» – вдруг вскричал врач минут через десять после начала операции, – Какое горе! Я же забыл вдернуть нитку». Он достал откуда-то моток грубых и толстых ниток, от вида которых у Эрика исказилось лицо. Доктор же с довольной улыбкой быстро вдернул веревку в иглу, и с быстротой старого портного стал нанизывать на нее бедного Эрика.

Тут раздалась автоматная очередь, и хирург рухнул, сраженный. Минут шесть или пять вокруг летали пули, а потом все вдруг стихло.

Эрик очнулся от запаха мертвечины. Он встал, оделся в халат доктора, брезгливо растолкав его кости в разные стороны, и пошел вон. У выхода его ждали знакомые его корейцы.

III

Чемпиона с ними не было, и Эрик спокойно подошел к ним.

– Вы здоровы! – воскликнули корейцы.

– Да! Пойдемте!

– Куда? В гостиницу? Пожалуйста!

Эрик все еще чувствовал в боку острые боли, да и нога никак не хотела заживать, и поэтому он говорил не совсем то, что хотел сказать. А думал он в то время примерно так: «Лучше было бы в Освенциме, чем в этой адской больнице», или так: «Чтоб они сдохли, эти корейцы». Мысли в его голове то беспорядочно носились, как молекулы нагретого газа, то шли упорядоченным строем – но такое случалось очень редко, да и мысли эти были примерно такого рода: «Ох, нога болит, ой, как болит, боль-то какая, ох, ужасная боль…» и т.д.

Но Эрик страдал еще и морально. Милая крошка, так полюбившаяся ему в момент первого свидания, где-то пропала, и Эрнест, будучи человеком очень чувствительным, очень волновался. Он искал ее повсюду, где бы ни был, его глаза не замечали, вернее, ничего не хотели замечать, кроме дорогого образа милой девочки. Вконец измучившись поисками возлюбленной, Эрик приплелся, наконец, в гостиницу, в которой его поселили из жалости. Зайдя в свой номер, который до этого был уборной, Эрик стал от горя рвать на себе волосы, и так как на голове его волос уже давно не было, он рвал их с другого места (с головы Димы – прим. Эрика).

Тут пришел швейцар и сказал:

– Вы чего здесь делаете столько времени?

– Я здесь живу!

Хотя нервы у швейцара и были крепкими, услышав последнюю фразу «постояльца», выкатил глаза на лоб от удивления.

– Здесь??

– Да, здесь, собственно, что в этом плохого? – Эрик вспомнил, как подобает вести себя богатым людям с чернотой, и вел себя так же в обращении с швейцаром.

– Но сюда же ходят… ну, как сказать… ну, гхы, гхы, – растерянно выдохнул швейцар.

– Ну, и ходите, я же вам не мешаю, – ответил Эрик, не поняв до конца смысла последней фразы швейцара.

– Так освободите же мне место!

– Ничего подобного. Я здесь прописан. Вот мой номерок, – и он протянул пластиковую карточку.

Швейцар с удивлением посмотрел на номерок, потом на Эрика, опять на номерок и сказал:

– Но тут стоит «242», а на двери «224». Ваш номер не здесь.

– Да? А мне и тут хорошо.

Через две минуты швейцар вернулся с полицией.

– Если бы вы залезли в мужской, я бы еще терпел вас – живите, пожалуйста, но ведь вы – в женском… – «он, однако, не дурак», – подумал швейцар, и, поглядев на Эрика, отпрыгнул в сторону – Эрик, выдернув из стены блестящую бронзовую ручку, зашвырнул ей в швейцара (правда, попал он прямо в лоб капралу полиции).

– Убирайтесь вон отсюда! Вон, грязные шакалы! – гневно и страшно заорал Эрик.

Как страшен он не был, не таков был полуоглушенный капрал, чтобы стерпеть обиду и не наказать нарушителя порядка – к этому времени в дверях уборной собралась очередь человек в десять. В руках капрала откуда-то взялась дубинка, которой он с размаха шибанул Эрика.

Но хитрый Эрик, шустро семеня по полу, отошел в сторону, и дубинка сверкнула мимо.

– Я буду жаловаться… – прорычал турист, в голосе его прозвучала угроза.

– Нам нужно! Долой эгоиста! Установить регламент пребывания! Куда смотрит полиция! – стали доноситься недовольные голоса.

– Ага! Лгунишка! – сказал Эрик швейцару. – Ты сказал, что это комната для женщин, а я ни одной еще не вижу.

Кстати, все последнее время Эрик говорил исключительно по-китайски – все азиатские языки оказались ему очень родны. И поэтому он стал ругаться на китайском.

В то время, когда Эрик разглагольствовал и периодически получал по голове, разъяренная толпа женщин, изнывающая от нужды, накинулась на Эрика и разорвала бы его, если бы он предусмотрительно не скрылся в вентиляционном отверстии, откуда проник в какой-то номер.

IV

В это самое время, придя с работы, столько полюбившаяся Эрику девочка, оказавшаяся С…ской эмигранткой, опустившись на дно ванны, глубоко задумалась. Ей было явно приятно, что такой миловидный мальчик обратил на нее, такую грязную и низкую, свое внимание, тем более, что он ей напоминал какого-то милого паренька с любимой Родины, и она улыбалась. Почесав свои длинные черные волосы, она перевернулась на живот и зевнула. Это был знак, что ей скоро придется платить за проживание. Она как раз жила в самой шикарной гостинице города и ей было жаль расставаться со столь тяжко заработанными деньгами.

V

Эрик шел по узкой трубе. Было темно и душно. Под его коленками, которые очень устали за два часа, проведенные в лабиринте вентиляционной системы, часто взвизгивали крысы, на которых он наступал, некоторые из которых пробовали даже укусить его, и поэтому из-под одной разорванной в клочки штанины торчала круглая обглоданная кость. Но Эрик не особенно волновался – он знал, что подобные мелкие ранения заживают на нем, как на собаке.

– Все же здесь лучше, чем под дубинкой шального капрала, – думал Эрик, продвигаясь все дальше по гладкому и мокрому полу воздушной камеры, куда он вдруг выполз.

За стенкой гудел вентилятор. Моль кружилась тучами в столбах лунного света, а луна над головой Эрика была кругла и полна, но далека и отгорожена решеткой.

– Я в тюрьме, – показалось Эрику, и ему стало тоскливо.

Он пошарил глазами по сторонам и почувствовал, что давно не ел: в углу лежал кусочек сыра, – взяв его, он съел вкусную корочку.

И вдруг: крик. Дикий, нечеловеческий. Стало так страшно, что незадачливый путешественник ответил таким же воплем и сжался в комочек. Раздались крадущиеся шаги, и в темноте сверкнули чьи-то красные глаза. Луну закрыла туча. Эрик снова крикнул. Перед носом сверкнуло лезвие. «Убийца», – решил Эрик и решил защищаться.

Но убийца был не совсем убийца. Это был последний китайский нищий, оставшийся в живых и нашедший пристанище в запутанной системе вентиляции. Когда-то, лет десять назад он был нинзей, и только это спасло его в мире жестоких нравов, где он жил. Увидев, что кто-то проник в его жилище, и испугавшись, что его тайна будет раскрыта, он притаился. Но когда Эрик съел недельный запас его еды, он не смог промолчать и в ужасе издал тот крик, который напугал Эрика. Теперь же, когда он немного успокоился, он решил отомстить подлому грабителю, направив на это все свои знания старого нинзи. Но старость сделала свое – его зрение уже не было таким острым, как в молодости, да и рука заметно дрожала. Несмотря на это, он представлял для Эрика большую угрозу: только чудо могло бы его теперь спасти.

Эрик вовремя принял меры защиты – меч, удар которого был направлен по шее, попал прямо в голову, обрив ее наголо. Но это не помешало голове Эрика рождать гениальные мысли.

– Пожалуй, надо убегать, иначе этот вампир, это кровожадное чудовище, сделает из меня паштет, – подумал он и через мгновенье рванулся вперед. Послышался лязг металла – он влетел головой в противоположную стену. «Где же выход?» – лихорадочно думал он, беспорядочно носясь по камере.

– Ха, ха, ха! Теперь ты не уйдешь от меня, ворюга! – злорадно произнес нинзя и, изобразив какой-то пируэт, ногами сильно ударил Эрика в голову. Эрик, не ожидая такого вероломства, подлетел, с грохотом ударился об потолок, которым служила решетка, и, прокрутившись несколько раз на вентиляторе, шумевшем под решеткой, с еще большим грохотом упал вниз. «Теперь ты не уйдешь от меня, ворюга», – шумело у него в голове. «Теперь ты не уйдешь от меня, ворюга», – гулко раздавалось в дальних уголках лабиринта вентиляции. Эрик открыл глаза и увидел перед собой отверстие вентиляционной трубы, светившееся где-то вдалеке слабым светом. Все полудремотное оцепенение Эрика в момент исчезло. Жажда жизни прибавила ему сил – он рванулся вперед, услышав за собой скрежет меча об то место, где он находился секунду назад, он подумал о том, как ему повезло, и радостно припустился вниз по лестнице, ведущей к выходу из этой комнаты, нырнул в трубу и, запинаясь на каждом шагу, кувыркаясь подобно кошке, летящей с восьмого этажа, побежал, развив невероятную в этих условиях скорость, ушибся несколько – двести или триста – раз, исцарапался в кровь, распугал всех крыс и был этим вполне доволен.

Через два часа бега по лабиринтам он наконец-то вырвался вперед на несколько метров от преследователя и наткнулся на тупик; над головой в четырех метрах от макушки сиял свет, отгороженный металлической сеткой.

Стрелой влетел за ним его друг нинзя, вращая безумными глазами. На раздумья оставались сотые доли мгновенья.

И Эрик прыгнул, выбил сетку и оказался в комнате гостиничного номера, потрясшего его своим убранством.

Внизу прыгал нинзя, но он был слишком стар, чтобы повторить прыжок своей жертвы. Эрик плюнул в него несколько раз, помочился и, встав с пола, сел в кресло перед телевизором, достал из бара пивное[1] и стал смотреть кино.

VI

Девочка вымылась, но вылазить из своей столь хорошо пригретой колыбельки не желала. Она почесала свои черные волосы, разомлела и отрубилась.

VII

А в это время из Японии, с Сикоку, прилетел лучший, как он назвался, боец каратэ.

«Я занял первое место в чемпионате Ниихамы!» – сказал он, спустившись с трапа, – «Я хочу встретиться с вашими мастерами, чтобы набить им морды». Это был Суту Хурая.

Это был очень своеобразный человек. Впервые увидев его, нельзя было смотреть на него без восхищения. Он был высок, строен, носил безукоризненно выглаженные наполовину брюки, жилетку старинно-азиатского образца, белый выстиранный пиджак и дедушкино пенсне – в общем, выглядел он впечатляюще, но еще более впечатляло его заявление о намерении набить морду сильнейшим мастерам, великим китайским ушуистам. Интересна была и манера его говорить. Его речь представляла собой смесь по крайней мере половины языков мира, вставляя кое-где даже латынь. Имея обыкновение искажать и сокращать, он и при изучении языков, на которых он говорил, не отступил от этого своего правила, поэтому его произношение было немного искаженным, из-за чего его никто не понимал, а если и понимал, то совсем не то, что хотел сказать Суту Хурая. Например, встречая своих менеджеров в аэропорту, он сказал примерно следующее:

– Битты[2] гуте морды[3] мазелье[4] для того, чтобы вос[5] поваретт[6] лебстали[7], – оттарабанив эту импровизацию, он вновь был готов к подобной же фразе (кстати, для недоумков, первая его фраза имела примерно следующее значение: «Посмотрите, как я хорош, и поздоровайтесь со мной, великим господином слуг моих покорных. И вам того же. Вам повезло, что я добр сегодня с утра»).

Когда же его маленькие китайцы спросили, что он соизволил сказать им, он ответил:

– Их вас[8] даст[9] ме[10] фокебьянка[11] слишком хорош фо[12] дзизес[13] швайнов[14], – что означало: «Вы еще слишком глупы, чтобы по достоинству оценить все оттенки моего божественного голоса. Я приехал сюда не для того, чтобы тратить свой ораторский дар на уши мохнатых, вонючих свиней», – но все поняли это, хотя и по-разному, но примерно так: «Вы, свиные рыла! Если вы будете задавать такие слишком хорошие вопросы, то я умру от счастья; видеть вас, пьяниц, не могу», – и быстро столковались о поединке между ним и мастером Лю Дза, чемпионом города, который недавно явился из отдаленных районов и теперь был готов драться со всеми.

Они решили биться вечером в ресторане гостиницы «Мао Цзедун». Сев на машину, они приехали в гостиницу и, так как был уже вечер, зашли в ресторан. Лю их уже ждал.

Суту Хурая встал в стойку и крикнул:

– Подходи, вшивая харя! – и Лю Дза подошел к нему.

Суту Хурая протянул ногу Лю, и тот схватил ее, дернул и ударил Суту в ухо своим тяжелым кулаком, отчего он прыгнул на пол и забился в судорогах. Но Лю Дза был честным парнем; он дождался, когда противник встанет и нанесет ему сокрушающий удар в плечо, и только тогда принялся бить Суту Хурая. За две минуты знаменитый японец переломал все столы и стулья в ресторане, избив одного из посетителей, которого принял за партнера, опробовал стены и пол, потом, окровавленный, упал навзничь и сказал: «Я побежден!»

Лю Дза крикнул:

– Я плачу за ущерб!

Суту Хурая выполз из ресторана, встал, стряхнул пыль, погладил синяки и ссадины и сказал какому-то сочувствующему:

– Я не избил его только потому, что мне не хотелось платить за разбитую мебель. Вот если бы мы дрались на улице…

– Да, да, – с сомнением подтвердил сочувствующий, едва понявший его.

И Суту Хурая пошел в свой номер, чуть прихрамывая на обе ноги и руки.

VIII

Эрик подумал, что он может испортить себе глаза, тем более, что один глаз, ушибленный в бою, заплыл и уже сейчас ничего не видел, а второй не закрывался, и он поспешил включить в комнате люстру, а телевизор выключить. Раздевшись до в чем мать родила он осмотрел свои побои и пришел к выводу, что их нужно смазать йодом или, на худой конец, зеленкой. Он залез в какой-то предмет меблировки и стал шарить среди вещей, явно немужских. Но он остался разочарован: там не было ничего похожего на известные ему средства замазки.

Тогда он пошел в соседнюю комнату; очевидно, в ней Эрику суждено было спать, так как там была одна-единственная, но широкая кровать. Он подумал, что она очень удобная и мягкая. Подойдя к ней, он взял подушку, одну из тех, что грудой валялись у изголовья, и увидел там баночку вазелина. «А вазелинчик под подушкой…» – вспомнилось ему, и он похвалил догадливость хозяев гостиницы. Скоро он весь сверкал от глянцевого покрытия и благоухал. Почувствовав легкость и радость, он одновременно ощутил и голод: его выздоравливающее тело требовало энергии. «Где бы взять пожрать», – подумал Эрик и пошел на кухню. Но он не нашел никакой кухни – он нашел столовую и был очень рад: там стоял богато накрытый стол. Эрик счел необходимым отведать явств, а потом пошел, сытый и почти здоровый, спать.

Он пожалел, что: во-первых, постель ему никто не сограл, а во-вторых, во всем его номере не было смены мужского белья, что его, впрочем, беспокоило менее, чем во-первых. Скоро он задремал.

IX

Она взглянула на часы и выяснила, что уже половина первого. Если бы она умела складно думать, то ее мысли были бы таковы: «Недурно бы поспать немножко». Решив так, она слила воду, вытерлась, почесала свои черные волосы и вышла вон.

Если б вы ее видели в это время! Как хороша она была в своем наряде! Но не вам смотреть на нее, нет, не вам. Есть на свете люди, способные на это, но все они живут в Китае и имеют в кошельке приличную сумму.

Итак, проходящая по коридору милая девушка, как уже было сказано, представляла собой изумительное зрелище. Она вошла в спальную, включила свет и уже было хотела выключить его снова, как что-то вдруг помешало ей сделать это. Она вскрикнула.

От этого крика Эрик проснулся; глаза вытаращились, он сказал «Э…» – и его челюсть осталась отвисшей.

Она поначалу смутилась, но, схватив какую-то простыню и прикрывшись, обрела прежнее спокойствие.

– Эй! Ты чего тут разлегся?

– Э… – сказал Эрик.

– Пошел вон! Я сегодня сплю одна…

– Э… э… – сказал Эрик и провел рукой там, где у него под одеялом ноги соединялись с остальным туловищем.

– Голый? – Эрик кивнул. – Одевайся.

– А… ты выйди… – прошептал несчастный юноша; ему только сейчас стало ясно его положение, он понял, что попал не в свой номер и что будет выкинут на улицу.

– Что я, девочка, что ли? Ты думаешь, я мужиков никогда не видела? Да я, если хочешь знать…

– Э… – сказал Эрик.

– Да? – спросила девушка.

– Э… э…

– Ну…

– Э… а мне нечего одевать… Э… у меня одежды-то… э… нет.

– Ладно, мне-то какое дело. Освободи постель!

– А может не надо, э?

– Вставай!

Несчастный, оскорбленный, бедный Эрик слез с кровати и, прикрываясь своими широкими ладонями, поплелся из комнаты. На пороге он остановился, обернулся и сказал жалобно:

– А как же я?

Его подруга все это время, начиная с того, как он все же повиновался ей, изменившимся лицом смотрела на него и не скрывала своего восхищения его силой и пропорциями: она узнала его, и в ней теперь боролись самые противоречивые чувства: с одной стороны он был здесь незаконно, но с другой и третьей он был очень красивым парнем и уже успел понравиться ей. Поэтому она не ответила на его вопрос.

– А как же я? – повторил Эрик.

Девушка зачем-то кивнула головой. Эрик повернулся и пошел вон, сгорбившись, но все же походкой, полной достоинства и гордости. А она вдруг опомнилась.

– Постой, – сказала она. – Возьми, – и кинула ему свою простыню.

Простыня упала ему на голову. Эрик распутал ее и крикнул:

– Э! Это… э… мне? Э…

– Да… – прошептала она, – тебе… – Эрик повернулся и, закутываясь в дареное полотнище, твердым шагом пошел к двери, – миленький, – договорила она, и он встал вкопано.

– А?

– Останься, – попросила она.

– А можно? – недоверчиво поинтересовался Эрик.

Она кивнула ему, улыбнулась и сказал:

– Я тебе нравлюсь?

А он рухнул на колени, отчего его тога потеряла всю совою комфортность и прочность, отказавшись выполнять свое призвание, и восхищенно ответил:

– Больше жизни!

– А ты любишь меня?

Эрик что-то сообразил, решил, что сейчас он ее в самом деле любит, и ответил утвердительно.

– Правда?!

– Э… – сглотнул Эрик слюни, – то есть, да!

В общем, они кинулись друг другу в объятья. Им было, конечно, очень весело, но время было позднее, и соседи могли завозмущаться, поэтому они перестали шуметь и пошли на покой.

X

В газетах появилось сообщение, что в город прибыли сразу четверо вместо обещанного одного победителя конкурса слабоумных из России. Все они, как ни странно, не понимали ни слова по-русски, но, однако, говорили на каком-то странном языке, сильно напоминающем язык соседней дружественной Кореи. Более подробных данных о них установить не удалось, чего, впрочем, и не требовалось, так как господа малоумные приехали в Китай вовсе не для того, чтобы толкать речи на лекциях в университете или сниматься в кино на ролях знаменитого доктора Гоу Ляня из нового сериала о традиционной китайской медицине, а для того, чтобы показаться на выставке полоумных и с помощью всемирно известных психиатров приобрести боевую форму к очередному всемирному конкурсу. Четыре друга были помещены в психушку в кедровом лесу за городом и начали подготовку.

XI

Этим утром Суту Хурая проснулся рано. Позавтракав национальными блюдами и запив их разнообразными напитками, он вытер рот и лег на диванчик лицом вверх, чтобы дождаться менеджеров. Он лежал и, прислушиваясь, как у него булькает в животе, напевал свою любимую песенку, которую пела ему еще его мамочка. Он вспоминал все происшедшее вчера вечером, перебирая в уме детали поединка, причем с явным удовольствием: он наслаждался, представляя, какую сумму выложил за перебитую им, Суту Хурая, мебель его партнер, при этом он щурился, да так хитро, что ему самому даже казалось, что он что-то замыслил.

В девять часов пришли менеджеры: они нашли Суту Хурая какого-то исхудавшего пожилого китайца, который будто бы только что вышел из подземелья; на нем был черный чулок на голове с щелью для глаз, и все остальное тоже было черным, чуть выцветшим; он был свиреп, и два менеджера с трудом держали его. «К сожалению, все остальные мастера уехали в Пекин на соревнования», – объяснили они. Суту Хурая заявил, что ему некогда и он не затем сюда приехал, чтобы бить всяких стариков. Ему сказали, что он получит за бой пять юаней, если победит, и два юаня, если будет побежден.

– Я непобедим! – крикнул Суту Хурая по латыни и, подойдя к сопернику, хлопнул его по щеке ладонью.

Нинзя, а это был эриков нинзя из вентиляции, потерявший свой меч и потому бывший злым, закричал и, вырвавшись из рук менеджеров, кинулся на Суту Хурая, который живо навострил ноги и счел необходимым вступить в бой попозже.

XII

В это время, где-то за четверть часа до описанных в прошлой главе событий, проснулся и Эрик. Он недоуменно огляделся и обнаружил поблизости девушку, которую он видел, когда приехал из России. Он сказал ей:

– Я тебя где-то видел. Ты кто? – она недоуменно посмотрела на него и, чуть не разрыдавшись, воскликнула: «Как кто? Ты же сам вчера мне признавался в любви. Ты обманул меня?!» – и, не выдержав, разревелась. Эрик с просонья до сих пор не понял, в чем дело. Он изо всех сил вспоминал, где он, но никак не мог вспомнить – о таких вещах он никогда не помнил. «Ты обманул меня!» – донеслось до него, и он сказал:

– Я не мог тебя обмануть. Сколько себя знаю, я всегда говорил правду. Но ей-богу – я не помню, как я здесь оказался.

– Так я напомню: ты залез ко мне в постель, признался мне в любви и лежишь здесь до сих пор.

– Да? – вспомнил Эрик. – А мне казалось, что я всю ночь дрался с нинзями.

– И победил? – поинтересовалась она.

– Вот этого я не помню: их было так много, что я… Да, кстати, это не тебя я видел, когда убегал по вентиляции?

– Тебе снятся очень странные сны, миленький. Я не знаю, как ты зашел ко мне, но ты был вот здесь же, где и лежишь.

– Нет, я дрался, – упрямо сказал Эрик, он встал бесстыдно и пошел в соседнюю комнату. – Вот, смотри, – из кресла над вентиляционным отверстием торчал меч, который по видимому кинул злой нинзя.

– Не завидую тому, кто сядет сюда, – сказала уже одетая она. – Так, значит, ты вышел оттуда?

– Да! Но я наг, и мне тоже надо одеться.

– Сейчас, – и она заказала по телефону костюм.

Потом они собрались и пошли погулять.

XIII

Суту Хурая был настигнут в лифте. Дверь успела открыться, он даже запрыгнул внутрь, но запустить лифт он не успел. К счастью, в лифте оказался и Эрик с какой-то молодой госпожой, и именно на него накинулся преследователь. Верный себе, Суту Хурая бросился на помощь, то есть звать полицию.

Эрик жутко страдал – ему снова придется залечивать раны. Но он был горд тем, что смог стукнуть противника по ноге, которая с быстротой молнии приближалась к нему и через мгновение после эрикова удара опрокинула героя.

Вопли длились минут шесть, потом Эрик выскочил вон, его спутница с подбитым глазом нажала кнопку и тоже убежала. Лифт тронулся, но метр спустя двери чуть раскрылись, в щель вылезла черная голова, лифт застрял намертво. Эрик подошел к голове и стал колошматить ее. Но в это время появилась полиция, и Эрик со своей поспешил удрать.

На лестнице они встретили японца.

– Сапинти сат[15] ! – сказал он, что означало: подождите, здравствуйте, мне надо с вами поговорить.

– А? – сказал Эрик по-японски.

– Какую пятерку? – спросил Суту Хурая.

– Синенькую, – сказал Эрик с оживлением. Слово «пятерка» возбудило в нем давние и приятные воспоминания.

– Блаер[16]? Энд у нас они красные, – договорил он по-русски.

– Ну, давай!

Суту Хурая проворчал что-то, мол, денег нет. А эрикова девушка протянула ему денежку и сказала: «Дай ему…» Но он осталвил ее себе. Он сказал, что хотел бы найти себе магнитофон и спросил, где находится городская свалка. Милашка поцеловала его в щечку, чем вызвала эриков гнев, и прошептала: «Я провожу тебя…» «А как же я?» – повторил Эрик заученную ночью фразу.. «А ты пойдешь с нами», – улыбнулась она.

И они пошли на свалку.

– Неужели ты найдешь здесь магнитофон? – хитро спросил Эрик.

– Я все могу! – ответил Суту Хурая.

– И в костер прыгнуть?

– Могу!

– И харакири сделать?

– Могу!

– И в кислоте искупаться?

– Могу!

– И живым останешься?

– Могу!

– Ну-ка!

– О! – вытаращилась на японца девушка. – Он все может!

– Могу! Только сначала найду магнитофон.

– Да вот куча магнитофонов! – показал ему Эрик. – Бери!

– Я возьму целых пять! – и он стал расталкивать их по карманам (они были маленькие – их сделали как раз в Японии, – а карманы были большие), засунув таким образом около десяти сильно поломанных снаружи, но все-таки работающих плееров.

– А теперь пойдем на завод! – воскликнула подруга Эрика.

– Вохинт[17]? – спросил Суту Хурая.

– Не куда, а на завод; ты же хотел в кислоте купаться, – ответил Эрик.

– Конечно, хочу, – а где завод? – отозвался Суту Хурая, не подозревая о хитром замысле ревнивого Эрика, задумавшего погубить появившегося соперника.

Вскоре они были уже на заводе, производившем концентрированную серную кислоту. тайком пробравшись в помещение с пробными накопителями кислоты, они приблизились к одному из резервуаров, тяжело дыша и кашляя (воздух, насыщенный кислотными парами, был совсем непригодным для дыхания). Суту Хурая разделся и, вызывая восхищение своей новой почитательницы, прыгнул в кипящую, вязкую, желтоватую жидкость. Его скелет, освобожденный от мускулатуры, по инерции щелкая челюстями, быстро растворился и вскоре напоминал мутное облакообразное образование.

Тут девушка завизжала, а Эрик засмеялся.

– Ну, вот и все, – сказал он. – Пойдем отсюда.

– Да, надо позавтракать, – отозвалась она.

Они взглянули в бак с Суту Хурая, а потом пошли в ближайший ресторан.

XIV

О китайской мафии до последних дней никому ничего не было известно. Она совсем недавно начала поднимать голову и занималась пока мелочевкой: торговала одноразовыми шприцами, завозимыми из Туркестана, танками китайской армии, вывозимыми за рубеж, а дружественную Индию, разнообразными наркотиками, а также практиковалась в убийствах (по последнему пункту она имела связи с двумя террористическими организациями: «Китайской красной армией» и отбившейся от нее «Новой кровью прогресса», первая стреляла в кого попросят, вторая во всех подряд). Например, узнав, что какой-то дурак из России был встречен вместо делегации корейской фирмы, в которой мафия была материально заинтересована, она решила, что этот идиот должен в ближайшее время умереть.

Первый раз его хотели убить в больнице, куда он попал, подравшись с мастером Лю Дза.

Во второй раз его хотели накрыть в гостинице, но в течение суток его не было в номере.

Теперь доверие к «Китайской красной армии», которая занималась этим делом, по данному вопросу пропало, и смерть дурня, вставшего на дороге, была передана в руки оппонента разочаровавшей начальство организации, то есть в руки «Новой крови прогресса». Резиденция «Новой крови» размещалась в центре Пекина в большом шикарном доме. Предводитель ее, маленький толстенький китаец с желтыми, сморщенными ручками, воспринял желание своих высоких друзей с восторгом, который происходил от кругленькой суммы, данной за голову жертвы.

Сидя в кресле, заложив ноги на стол он позвал какого-то наемника, наделил его полномочиями, и тот немедленно отправился на работу.

XV

Набив утробу разными вкусными вещами китайской кухни и запив тремя бутылками какого-то вина, сразу ударившими ему в голову, Эрик стал делать нехорошие вещи.

Он заказал блинчики с маслом и принялся макать их в рис и скармливать сидящему за соседним столом пожилому господину в кейс. Наполнив жирной пищей этот предмет, ранее содержащий что-то, похожее на акции, он несколько раз рыгнул жженой отрыжкой комсомольца, потом размазал по столу ножки кузнечика, запеченные в томатном соусе, чем вызвал взрыв смеха у его веселой соседки. Но Эрик встал ей на ногу, и она умолкла. Он махнул ложкой по тарелке со спагетти, и полуметровая макаронина повисла у девушки на ухе.

– Официант, – сказала девушка, – снимите.

Официант вооружился вилкой и собрал стоявшее на ее милом слуховом аппарате варево, а Эрик пролил на свои брюки мясной соус и тоже сказал:

– Официант, снимите!

Официант снял и принес новые, чистые.

– Счет, официант! – и девушка повела своего возлюбленного к такси.

XVI

Наемный убийца ждал их у входа в гостиницу. Эрик был пьян, чего с ним ранее никогда не случалось, пел какую-то песню по-русски, в упоении закатив глаза, и поэтому ничего не замечал. Но бдительные глаза его любимой сразу заметили неладное:

– Это к тебе, – сказала она вполголоса, кончиком своего вздернутого в детстве носа указывая ему на подозрительного типа в широкополой шляпе под сомбреро, в расклешенных брюках с продранными коленками и футболке с надписью наискось: «Перестройка-демократия. Президент», – под русского ваньку времен коренных изменений государственной важности, который сидел на бурой монгольской лошадке, держа в руках короткоствольный автомат.

– … А на рассве-ете я уйду-у-у… – протянул Эрик и, проводив направление носа девушки, увидел вооруженного парня, который, достав фотографию, сравнивал пьяную морду, сверкающую перед ним в сопровождении очаровательной девочки, с рожицей на снимке. – Эт-то к… кто? – изумился Эрик. – Ков… ф… фбой? – но тут мимо его головы зашаркали по стене пули.

Эрик был парень находчивый. Раз получив жизнь, он не расставался с нею довольно долго; он увидел люк канализационного колодца у себя под ногами; в то же время две пары чьих-то сильных рук сняли крышку с него, и Эрик, метнув напоследок гранату, которая неизвестно как оказалась у него в кармане («Наверное, в трамвае подложили», – подумал он), бросился в спасительное отверстие, увлекая за собой свою спутницу, и по грудь погрузился в раствор пресного китайского дерьма.

Мы говорим – «по грудь», – подразумевая положение после того, как он встал на ноги из неудобного положения стойки на голове. Полагаем, это пояснение необходимо во избежание разного рода недоразумений. В то же время следует заметить, что девушка, последовавшая за Эриком, примостилась на скользкой стене галереи возле какого-то уступчика, за который она и ухватилась.

– Эрик! – сказала она жалобно, и голос ее, искаженный до безобразия, заскрежетал вокруг.

– Я тут, – сплюнул протрезвевший Эрик.

– Мне плохо… – прошептала она и упала на выставленные руки юноши.

Он издал непереводимый звук и с нею на руках поплыл к ближайшему острову. Они сели на мягкую кашицу и перевели дух.

– Пахнет черемухой, – потянув носом, произнес Эрик.

– Чем?

И тут в люк упал облитый соплями, весь в слезах убийца; за ним упала его лошадь.

– Черемухой! – крикнул он и выстрелил.

Граната, брошенная Эриком была со слезоточивым газом, очень напоминающим по запаху знаменитый советский.

– Нырнули! – сказал Эрик.

XVII

А какая-то корейская фирма начала жаловаться по адресу китайского правительства: сначала пропали трое из четырех представителей , и на вокзале был встречен только один человек, на которого скоро было совершено покушение, а после он и вовсе исчез. Правительство разводило руками и обещало принять все меры, запустило десятки ищеек в разные города, которые принялись за поиски трупов.

Все шло хорошо, но вдруг в Чжэнчжоу прошла выставка «Китай и Россия», где представлялось четыре советских дурака и девять китайских. Событие широко освещалось в газетах и телевизионно. Каково же было всеобщее изумление, когда на экранах телевизоров возникли всем известные корейцы. Начинался международный скандал. Запрос в Россию был неутешителен: оттуда посылали одного, а не четверых, – и организация, занимавшаяся подготовкой к всемирному конкурсу потеряла все надежды на прибыли от участия, более того, ей пришлось возвращать корейцев и впридачу выплатить огромную компенсацию, да еще и неустойку устроителям, третьей бедой должна была стать неприятность с Россией, но там не только не почесались о судьбе пропавшего гражданина, но послали еще одного, чем крупно помогли пострадавшей стороне.

XVIII

Эрик вынырнул за поворотом и стал шарить прочищенными какой-то тряпочкой глазами по сторонам, ища девушку.

– Эй! – позвал он шепотом.

В ответ раздался смех и фырканье плывущей лошади. Эрику было очень жаль полюбившуюся ему девушку, но жизнь была дороже, и он снова нырнул.

Проплыв метров сто пятьдесят или двести, он вынырнул снова. На столбике, выпирающем из жижицы, сиротливо поджав ноги, сидела та, с которой он мысленно распрощался уже. Эрик от восторга выпрыгнул из жидкой среды и, не почувствовав опоры, снова погрузился в нее, подняв фонтан брызг, опять залепив глаза. Сплюнув попавшим в ротовую полость, он знаками попросил следовать за собой. Они встали рядом и, рассекая грязный мутный простор, пошли вперед, туда, где текла большая вода сильным шумливым потоком, сметая все на своем пути. За спиной у них с диким ржанием тонула лошадь. Когда она утихла, стало слышно, как кто-то тяжелыми шагами идет за ними. Потом оказалось, что это не шаги, а шлепки весел о кашицу, и сам преследователь плывет на надувной лодке. Правда, беглецам повезло: они дошли до бурной воды и бросились в ее волны, которые понесли их по течению, в которых они барахтались пять или шесть часов, то взмывая на гребне, и тогда были видны их розовые в потеках лица, то погружаясь вниз, вглубь, и тогда от них были видны редкие, желтые пузырьки.

Но вот, после всех этих злоключений, они были сброшены в отстойник и увязли. Прибывший за ними следом убийца без потерянной лодки, весь облитый чем-то пахучим зло посмотрел на свою жертву и со звонким шлепком выхватил откуда-то снизу автомат. «Попался, сточная вошь», – пробормотал он и, прицелившись, нажал на спуск. В автомате что-то заскрежетало и умолкло. «Ага, ствол забит», – подумал наемник и, вставив палец в отверстие, принялся им вращать. Вдруг автомат изрыгнул пламя, и обожженный палец (то есть ноготь) повис на шкурке возле локтя. Раненый негромко вскрикнул и стал перевязываться какой-то желтой марлей, странно похожей на бинт. Сделав это, он взял в левую руку автомат и навел на Эрика, который с удивлением смотрел на все эти приготовления, ничуть не страшась за свое будущее, и все потому, что он знал секрет: магазин с патронами был утерян, а запасные были в сумке у погибшей лошади. Впрочем, этот секрет скоро узнал и соперник, потому что в его руке появился кинжал.

– Серьезный мужик! – сказал Эрик и скорым шагом полез прочь, к бортику, где его ждала подруга.

– Эрик, а мне его не жалко! – заявила она.

– Неужели? – съязвил Эрик. – А я думал, что ты это из-за него стоишь тут вся в говне.

– Нет, правда… – и в это самое мгновение в спину Эрика вонзился кинжал. Охнув, юноша упал. Девушка с ужасом созерцала блестящее лезвие торчащее у него из-под лопатки. Потом она закричала пытавшемуся убить Эрика (для краткости самые горячие ее выражения мы опускаем, тем более, что присутствие их здесь было бы по крайней мере оскорбительным):

– Ты, такой-то и такой-то, обезьяна такая-то, тебе, такому-то, мало того, что ты, хорек недоделанный, кто-то такой-то, не давал мне житься на Родине, кто-то ты этакая, так ты, хамло поганое, и здесь, в эмиграции, донимаешь меня. Зачем ты, мерзавец, убил этого непорочного мальчика? Что он тебе сделал, что ты лишил его самого дорогого, что у меня было – жизни! Где он перешел тебе дорогу, ворюга? Что ты… – и так далее, причем все это сопровождалось отчаянной жестикуляцией и мимическими фантазиями; наконец она схватила камень и занесла его над головой. – Чтоб ты сдох, скотина засраная!

– Да пошла ты на … – отмахнулся наемный убийца и побрел в сторону, но тут ему точно в череп угодил брошенный несчастной, разъяренной девушкой камень, и он погрузился в массу; островком засиротела его ободранная спина и кровавый затылок.

А девушка села над Эриком и залилась горькими слезами.

XIX

… Но едва первые капли окропили тело убитого, как Эрик сказал:

– Я хочу есть…

(Труп, плавающий в отстойнике, чуть пошевелился). Действительно, кинжал попал ему в спину рукоятью, и Эрик упал скорее от нервного потрясения, чем от соприкосновения с холодным оружием.

– Есть хочу! – уже требовательно и громко сказал Эрик, вытаскивая голову из засасывающей жижи. Его подруга, увидев, что ее возлюбленный жив, просияла такой улыбкой, что бедный Эрик только что освобожденную голову снова засунул в липкую кашицу. Между тем, его спутница, кряхтя и мучаясь от напряжения, старательно вытаскивала друга из надоевшего ей отстойника. Вытащив его на пышную травку, растущую неподалеку, она принялась целовать Эрика в щеки и губы, изрядно измазанными отходами жизнедеятельности китайцев, приговаривая при этом то, как она волновалась за его жизнь. Эрик обнял подругу ногами и руками и закричал от восторга и радости. Через некоторое время он вдруг снова обрел чувство реальности.

– Где-то здесь есть река, – сказал он уверенно, встал и начал оглядывать местность, подобно Колумбу, впервые увидевшему берега Америки, а затем пошел куда-то мимо здания красного кирпича вдаль; а его любимая побрела за ним.

Они не видели, как убийца, обливаясь кровью, выполз из отстойника и стал зализывать свои раны.

XX

У реки, поверхность которой была густо усеяна жирными нефтяными пятнами, было свежо и прохладно. Эрик, облюбовав один из стоков очистных сооружений, залез по шею в мутный поток и с наслаждением стал обмываться, брызжа по сторонам. «Иди сюда!» – крикнул он подружке; она нависла над трубой. «Да тут вода!» – воскликнула она и навернулась с дамбы, поцарапав коленку.

Они почти что выстирались уже, когда в трубе зарокотало, и она выплеснула сгусток черного, грязного им на головы. Проплевавшись, купающиеся встали стоймя, похожие на двух мокрых, давно протухших крыс, и недовольно посмотрели на трубу. Отойдя на серединную на отмель, они стали смывать с себя грязь. Совершив эту процедуру, они вернулись; из трубы выплывала дохлая кошка с оторванной головой; сняв шапку, сделанную из охапки сена, Эрик почтил ее минутой молчания. Потом они вышли из воды и остановились в раздумье: им надлежало обсушиться. Сняв с себя остатки одежды, они бережно развесили их на тонких ветвях экзотических растений, густо покрывающих берег, и, подобно Адаму и Еве, взявшись за руки, направились изучать окрестности. Они выглядели ладной парой; в их красивых фигурах сверкали пропорции, кожа лоснилась от жира (или от масла, разлитого по реке), лица выражали подобие какого-то счастья, чуть нагого и слегка стыдливого; каждый, кто мог бы видеть их в это время, был бы в восторге и прыгал бы с вытаращенными от изумления глазами; по счастью, вокруг не было ни души: в прошлом месяце персонал очистных перевел свое производство на автоматическое обслуживание, то есть открыли наполовину сразу все краны, какие только были, и полным составом уволился на макаронную фабрику в провинциальный Баоцзи, где, однако, платили больше, – и Эрик с этой девушкой, имени которой он до сих пор из-за недогадливости своей узнать не смог, не смогли порадовать ни одного глаза.

Скоро, впрочем, желудки стали просить кушать. Эрик опробовал кинжал – он крепко сидел в его ладони, – и, сказав: «Я пошел на охоту, а ты ступай устрой нам шалаш», – пошел за добычей.

Девушка вернулась туда, где сушилась их одежда, но не нашла оставленных вещей. Немного удивленная, она побродила вокруг, пошарила по кустам – может, ветром унесло, – заглянула туда, откуда лился мутный поток очищенной воды – вдруг упало, – но ни своей, ни эриковой одежды не нашла – увидела только двух живых тварей: обезьяна[18] да обезьяну, – которые веселились, заливаясь звонким смехом, что доставляло им, по видимому, страшное удовольствие (чего нельзя было сказать о созерцавшей их девушке: заткнув пальчиками ушки, она поспешила удалиться, так как ей был невыносим организованный язычками животных сумасшедший дом). Поплакав с полчаса, она свалила всю вину на зверяток и стала собирать ветки и солому, из которых принялась мастерить логово, оной из стен которого была часть бетонной дамбы возле выголяющейся из земли трубы, другой – коряга, которую исхитрилась выкорчевать и приволочь сюда незадачливая спутница Эрика, а со всех сторон все было забито пучками сена и ветками кустарника, в изобилии растущего по берегу реки; таким образом было сооружено прочное и уютное жилище, немного тесноватое, но все же достаточное для того, чтобы приютить двух путешественников.

Смеркалось. Через два часа воротился Эрик; его лицо изображало радость, а в руках были две окровавленные тушки существ, которые ранее видела эрикова девушка и которые прежде были обезьянками. Потрясенная этим актом бесчеловечности и насилия, милашка сглотнула слюни, выступившие у нее на оттопыренной губе, и спросила:

– Мы их будем есть сырыми?

XXI

Эрик пошел в лес. Он надеялся встретить там какого-нибудь зайчишку или еще какую курицу. Он шел между редких деревьев, поминутно заглядывая под кусты; его шаги были мягкие, крадущиеся, как шаги лося, которого укусили за ляжку, и производили достаточно шума для удачной охоты; его глаза сверкали удалым огнем глаз охотника; его рука сжимала кинжал, которым он рубил попадающуюся ему крапиву, женьшень и репейник. Его добыча – маленький заяц, похожий на тушканчика (а может, это и был тушканчик – у зверька был хвост, как у крысы) или на радиоактивного мутанта, – мирно спала под кустом земляники. Вдруг послышался шум раздираемых веток, и над головой навис Эрик с ножом в руках. Эрик выкинул руку с оружием за голову и попробовал убить беспечное животное. Но его рука вдруг загнулась в локте, и лезвие сверкнуло вокруг левого уха самого охотника, порезав мочку и щеку. Добыча, из которой получилась бы пара котлеток на утеху голодным, подпрыгнула и, подобно страусу, вообразила, что она – бегает.

Эрик с проклятьями бежал за добычей. Он делал не менее восьмидесяти миль в час, как казалось ему, попадавшиеся по пути деревья и ямы он преодолевал – как и подобало отважному охотнику – в обход, оставляя за собой широкую просеку, так как не все деревья он успевал обежать кругом. Но он долго не отставал от своей жертвы. Лишь под вечер он потерял след, который скрывался в лисьей норе. Эрик разрыл нору, но там никого не было. «Ушла», – горестно подумал он о лисе и побрел назад, надеясь разжиться чем-нибудь по дороге.

И действительно, скоро он нашел несколько голубиных яиц. Победителем шел он домой. Все шло спокойно, как…

… Две мартышки резвились на лужайке. Эрик весь подобрался, спрятал трофеи за щеку и пополз к зверюшкам. Те остановились и стали наблюдать за ним. «Глупые», – пожалел их охотник и в одно мгновение зарезал обоих на глазах друг у дружки.

Он пришел домой, где увидел готовый шалаш и вскочившую ему на встречу хозяйку. Жадным взором взглянула она на добычу и, размазав слюни по подбородку, срывающимся голосом спросила:

– Мы их будем есть сырыми?

Выложив яйца изо рта, Эрик ответил:

– Нет, пожарим, – и взяв в руки два камня, сев у охапки сена, принялся выбивать огонь.

Битый час у него ничего не получалось. Наконец девушка сказала:

– Что, совсем рехнулся под старость лет?! – и, перейдя реку, влезла на гору на той стороне, где догорал мусор всего Чжэнчжоу, и принесла огонь.

Эрик поцеловал ее и сказал:

– Умница… – он был скуп на похвалы, но если уж он похвалил, то похвалил бесподобно.

Скоро перед ними горел костер, они жарили обезьян и наслаждались пищей. Потом их потянуло в постель и они залезли в шалаш, чтобы пережить ночь. Забиваясь в и без того полный его девушкой домик он думал: «Хорошо, что костер перед входом – волки не подойдут…»

– Осторожнее! Ты прав, Эрик, – занимая удобную позу, ответила ему сожительница, – волкам к нам не подступиться. Экий медведь ты, Эрик!

– Ты говорила, что нис кем не была… – замурлыкал Эрик слова полюбившейся ему песни, поудобнее устраиваясь на своей спутнице (иначе он не мог залезть в шалаш, до отказа наполненный его подружкой). Вдруг Эрика ошарашило:

«Эй, тебя как зовут, а?» – спросил он. «Наконец-то», – подумала девушка, – «а то все «эй», да «иди сюда».

– Меня Олей, а тебя? – из вежливости спросила она.

– Эриком, – довольный Эрик был счастлив сделанным им открытием. – Можно Соском.

– Соском? – удивилась Оля, недовольно поморщившись: Эрик изрядно надоел ей своей возней, к тому же где-то внизу было мокро и неприятно (половина ее ноги провалилась во что-то неизвестное и жидкое).

– Ну да! Правда, мне это не очень нравится, но из уважения к тем, кто так меня называет – смелые люди, не боятся! – я это название, – Эрик наконец устроился, – терплю, но все же могу сказать тебе, Леночка…

– Олечка, – поправила девушка.

– Олечка? – удивился Эрик. – Ну, конечно же, Олечка, – Эрик заегозил. – Так вот, милая Олечка…

– Подожди, я спать хочу, – капризно перебила его девушка.

– А я тебя…

Ольга вскрикнула – ее за ногу стали кусать рыбки, которые почуяли съестное. Она вкратце объяснила ему ситуацию, надеясь, что он временно покинет логово. Но Эрик вытащил ее конечность их дыры в полу жилища и не ушел.

– Глупец! – воскликнула она. – Никогда не думал, что полюблю такого дурня. Кого только я здесь не любила…

– Так я у тебя не первый? – в душе Эрик был страшно ревнив, и он не скрывал этого своего недостатка.

– Да, кого только не встретишь на работе! Каких только свиней, жирных, толстых, там не было!

– А-а! – крикнул он. – Так знай, что там, на родине, у меня осталась девушка, которая тоже любит меня, и я могу выбирать…

– Ну, ты сначала доберись до тех мест, – успокоила его она. – И потом, я ведь тоже тебя люблю, а я все-таки ближе…

– Да, ты справедлива, – зашевелился Эрик.

– Слушай, а давай ляжем на бок – ты же сам чувствуешь, как так неудобно, – а то я как служанка у тебя – ты меня давишь, а я не дернусь даже.

– Мне так мягче! – возмутился Эрик.

– Не будь эгоистом…

Поворчав, Эрик смирился; взаимопонимание было достигнуто; и т.д., и т.п.

XXII

Эрик проснулся неожиданно, но – утром, потому что Оля, вытаскиваясь из лачужки, толкнула его ногой в живот, и он ткнулся головой в отверстие, которое ночью уже принимало ногу человеческого существа. Он проснулся, вскочил, хлопнувшись черепом о бетонную дамбу и, разметав шалаш, побегал по берегу, а потом вдруг остановился перед каким-то кустом и стал пристально оглядывать его:

– Мм… Ольга! – крикнул он.

– Я тут, – подошла званная, облаченная в шкурки мартышек.

– Где моя одежда? критически осмотрев ее, спросил Эрик.

– О портках вспомнил! Меньше гулять надо! Украли их…

– Так, – заложив руки за спину и выпятив живот, он задумчиво заходил взад и вперед; у него не попадал зуб на зуб. Наконец ему в голову пришла гениальная мысль. – Погрей меня!

– ! – сказала Ольга. – Самой холодно, – и, дернув плечиками, пошла умываться.

Эрик стал собирать траву и соединять ее в какое-то подобие одеяния. У него были быстрые руки: через пять минут на его бедрах болтался поясок стыдливости, а на голове висел венок из одуванчиков. Гордый, Эрик пошел к реке. Там фыркала и плевалась Ольга, которая пыталась вытащить из-за щеки сгусток мазута, прилипший к зубам и ни в какую не отстающий. Юноша пожалел ее: приложившись к ее раскрытому рту, он высосал постороннюю вещь. Сморщившись от противного нефтяного вкуса, Эрик все же стерпел это маленькое неудобство и, рассмотрев свое отражение в радужной поверхности воды, остался очень доволен своим видом. Тем временем Ольга уже прочистила рот сухой травой, находившейся в изобилии под ногами, и подобно бабочке прыгала среди близрастущих кустов. Она весело перепрыгивала выступающие из земли корни то на одной, то на другой ноге, при этом напевая что-то подобное «Смело, товарищи, в ногу…». Эрик, наблюдая за подругой, не смог устоять, и вскоре между кустов веселились уже двое опьяненных жаждой радости людей.

XXIII

– Скоро эта чертова деревня?

– Два часа полета, господин Тань-Синь.

– И зачем только понадобился хозяину репортаж о какой-то забытой богом и людьми деревушке? Мало Пекина, Гонконга? А нельзя ли быстрей, мистер Тампун?

– Наш вертолет слишком стар, к тому же мы летим и так на предельной скорости.

– Черт побери! Ли Жень, готовь камеру – по правому борту какие-то дикари.

Вертолет, описав в воздухе небольшую дугу, начал снижаться. Эрик заметил его, когда тот находился уже совсем близко.

– Ох, и кровожадные у меня враги. По-моему, они не успокоятся, пока не прикончат меня и не поместят мой скальп в музее своих жертв, – закричал Эрик и, схватив подругу за руку, побежал к виднеющейся вдали опушке густого леса, который мог бы скрыть их обоих от гибели. Эрик кинул беглый взгляд на своих преследователей и, увидев, что из открытой дверцы вертолета на него нацелено дуло неизвестного ему оружия, побежал так быстро, что Ольга сначала едва поспевала за ним, а потом оторвалась от земли и полетела, держась за его руку. Наконец, он достиг спасительного леса, забежав в который, Эрик больно ушибся об ствол древнего бамбука, который при этом разлетелся в щепки, а сам Эрик потерял сознание. Ольга, придя в себя, обнаружила недалеко от крупного, как она подумала, молнией расшибленного дерева, бездыханное тело Эрика. С рыданием приложила она ухо к богатырской груди Эрика, и тут – о радость – в груди, под ребрами несчастного скитальца, слышался прерывистый стук. «Ты жив, счастье мое!» – воскликнула она и осыпала друга поцелуями, совсем как в первый день их знакомства. «Ты жив, милый», – приговаривала она, теребя его по голове, густо покрытой шишками и ссадинами. «Жив, жив», – недовольно ответил Эрик, тщетно стараясь открыть заплывшие глаза. Наконец, открыв их с помощью рук, он увидел, что спасен и находится в дремучем, девственном лесу. От радости он обнял находившуюся поблизости подругу и поцеловал ее в маленькие алые губки, после чего она только и успела сказать: «Ах!» – и упала в обморок, может, из-за того, что первый раз получила такой знак внимания, а может быть испугавшись страшного изувеченного лица Эрика, который, наблюдая эту ее последнюю выходку, только пожал плечами, и, нежно уложив Ольгу на молодую поросль мха, отправился исследовать окрестности.

XXIV

Средства массовой информации не переставая передавали репортажи о счастливце Тань-Сине, репортере небольшой провинциальной газеты, который не только увидел до того не известных человечеству людей, но и сумел их заснять. Лучшие ученые Пекинского университета, совершив тщательный анализ пленки, утвердили ее подлинность и, изучая подробности заснятого, получили потрясающие результаты: соукенди (так назвали открытый народ) были не выше человеческого роста, и, по видимому, совершали какой-то ритуальный танец, их танец напоминал немного пляски австралийских аборигенов. Заметив вертолет, они испугались и стали спасаться бегством, причем манера их передвижения поразила ученых больше всего. Человек мужского пола стремительно бежал, причем скорость его передвижения была настолько велика, что его силуэт был несколько размытым, в то же время его спутница неслась над землей, ухватившись за его руку – это зрелище впечатляло больше всего. Интересной была и их одежда. Женщина, если ее можно так называть, была одета в шкурки каких-то животных, тогда как ее спутник носил простое и скромное одеяние из широких листьев. К огромному сожалению ученых не удалось увидеть лица этих соукенди, потому что оператор, снимавший их, от волнения дрожал. После долгих объяснений и предположений, мудрые ученые сошлись на том, чтобы в район, в котором обнаружили древних людей, послали хорошо оснащенную экспедицию.

XXV 

Эрик с трудом пробирался сквозь густые заросли бамбука. Он давно решил совмещать приятное с полезным, то есть во время исследования местности, в которую его забросила судьба, поохотиться и добыть хоть какую-нибудь пищу. Он с ужасом чувствовал, как стенки его желудка прилипают к спине, и при одном воспоминании об еде слюни ручьем текли у него изо рта. Кругом были торчащие из земли пруты, густо переплетенные лианами и какими-то экзотическими вьющимися и дурманящее пахнущими растениями. Его вид был таков, что его не испугался бы редкий человек. Голова, расшибленная в столкновении с бамбуком на опушке, опухла и была несоразмерно велика. Из-под нависших бровей смотрели два затекших кровью глаза, при этом вся его внешность, несмотря на изодранные колючками ноги и руки, была очень эротичной – при беге он растерял свое скромное одеяние. Вдруг впереди послышался треск и чертыхание, и вскоре Эрик увидел своего несчастного убийцу, который влез в какие-то колючки и теперь был весь мим утыкан. Ожесточенно вытаскивая из себя иглы, он на чем свет стоит крыл матом гада, на которого его послали, то есть Эрика.

– Ты! – позвал его Эрик, вытягивая кулак к носу мужественного бойца «Новой крови прогресса».

– Тебе отмстят за меня! – крикнул убийца. – Тебе отомстят, если ты посмеешь сделать мне что-ниубудь! А-а-а! У тебя нож! – показывая пальцем на сверкавший в руках эрика кинжал, вскричал он. – Тем хуже! На нем останутся отпечатки! Тебя найдут! И повесят!

Эрик сунул ему пальцами в нос, он хрюкнул, булькнул кровью и замолк. Юный путешественник был человек практичный: поэтому он, прежде напинав убийце в живот (при этом он обливался слезами жалости), чтобы тот потерял сознание, раздел его и напялил мешковатую одежду обобранного существа на свое высохшее тельце, потом пожалел и, сняв с себя значок, что был нацеплен на груди, нацепил его на грудь убийцы. Он собрался было уходить, как вдруг возле лежащего на траве человека возник знакомый уже Эрику зверек. Глаза у охотника выкатились возле носа, а рука сама занесла над головой кинжал. Издав крик воинского пыла, он метнул оружие.

… Вообще-то Эрик был метким…

… С плачем выворачивая вместе с кишками кинжал из живота трепыхающегося человека, он признался себе, что это не первое его убийство, что он уже убивал мартышек, и поклялся, что никогда больше никому не сделает больно. «Однако, у нас будет мясо», – вслух подумал Эрик. Этот возглас переполнил чашу терпения несчастного раненого – он скончался. Взвыв от ощущения мерзости присутствия поблизости свежего трупа, Эрик взвалил его себе на спину и побрел назад, к своей девушке.

Но ее там, где он ее оставлял, не коазалось.

XXVI

Эрик рвал волосы, прыгал по опушке, бросался на колени, и тогда его горло издавало что-то похожее на рев и вой одновременно, начинал размахивать руками и ногами, и тогда деревья кругом трещали и ломались, оставляя на этих частях тела кровавые пятна и лохмотья мяса. Глаза его выражали боль безысходную и мучительную, каждая складка кожи демонстрировала страдания души, язык, похожий на колокольчик, звенел звуками, удивительно непохожими на естественную человеческую речь, столь свойственную Эрику счастливому; но теперь он был несчастлив; в голове его вертелись обрывки разговоров: «Прелестно здесь, люблю я этот сад!» – «Прекрасно, пойду похлопотать я в доме по хозяйству», – «…красна лицом она», – «…не столько различны меж собой…»; мысли были разбросаны по разным закоулкам его безутешного мозга; он упал, наконец, наземь и залился горькими слезами.

XXVII

Ольга пришла в себя, когда солнце поднялось в зенит. Эрика не было. Птенцы дикой куропатки резвились, прыгая по сухим палочкам, разбросанным на месте бывшего костра – по всей видимости, здесь когда-то уже были люди. Горло было горячо и безводно – девушку жгла жажда. «Я хочу пить», – подумала она. «Эрик!» – позвала она громко, решив, что Эрик принесет ей воды. Но Эрик был жесток – он не пришел.

– Выходи! – капризно сказала Оля.

Что-то затрещало, кусты раздвинулись, и из них появился белый медведь, сбежавший три года назад из Пекинского зоопарка и отъевшийся на жирной рыбе с очистных до размеров пещерного своего предка.

– Это медведь, – подумала девушка и у нее ее милые глазки сделались круглые, что он (то есть медведь) белый, а потом квадратные – оттого, что животное пошло прямо к ней, вытягивая то одну, то другую переднюю лапы в сторону ошарашенного человеческого существа. В трех шагах от Ольши он встал на задние лапы и занес передние для удара. И тут только она испугалась. Перед нею находился монстр снежного цвета, в два с половиной раза большего роста, чем сам Эрик, со страшной оскаленной пастью и сверкающими красными глазами. – Голодный! – с ужасом сообразила она.

Да, Ольга начала приобретать качества, которыми никогда не обладала, но которые необходимы для того, чтобы выжить в лесу, среди диких зверей. Она научилась справедливо рассуждать и принимать верные решения. Именно благодаря этой способности она теперь во все лопатки бежала, перепрыгивая через бревна и кочки, преграждавшие ей дорогу, а за нею проламывал себе путь преследовавший девушку хищник, который вследствие огромного роста своего двигался значительно быстрее ее и имел все шансы догнать девушку.

XXVIII

Начальником экспедиции был назван Тань Синь; под его руководством оказались сразу три из ста шестидесяти двух член-корреспондентов Академии Наук Китая, причем самые именитые; четыре доктора биологических наук, режиссер с оператором с киностудии и палеонтолог, а также с десяток молодых солдат-десантников во главе с майором, который был как бы сослан в эту экспедицию за связь с оппозиционной «Китайской красной армией». Их – двадцать два человека – с экипировкой, провиантом, приборами и лошадьми доставили на грузовиках почти что до того места, где был обнаружен новый народ – по старой, заросшей дороге на станцию очистки бытовых отходов.

Экспедиция углубилась метров на шестьсот в лес и встала там лагерем. Девять серо-зеленых палаток раскинулись между деревьев, кустарника и цветущих трав; все они были тщательно замаскированы срезанными неподалеку веточками ивняка и лапами елей. Лошади как ни в чем не бывало паслись на полянках чуть поодаль под чуткой охраной солдат майора Тянь Дао, палатка которого находилась возле груды серых камней, наваленных наподобие надгробия, близ отвесной скалы, сорока метрами вздымавшейся в небо над лагерем исследователей; потом были три палатки ученых, палатки с провиантом и вещами, а дальше – палатки солдат. Была включена походная печь, на которой начал разогреваться ужин (экспедиция, несмотря на быстроту организации, попала на место лишь тринадцать часов спустя после обнаружения соукенди). Тань Синь соизволил осмотреть местность: с двумя солдатами и академиком-энтузиастом, который мечтал о Нобелевской премии (его звали Юй Цзяо), он отправился к реке, туда, где утром он видел танцующих туземцев.

XXIX

Проплакавшись, юноша встал на ноги, заткнул за пояс кинжал, туманным взглядом окинул все вокруг и пошел, куда глаза глядят, то есть по открывшейся ему просеке, которая, как он правильно рассудил, была недавно выломана – он даже видел следы тяжелых ног гигантского чудовища, которое прошло здесь до него. Но он не боялся. «Пускай я умру – на что мне жизнь?» – думал Эрик по-китайски. – «Навеки расстался я с любимой», – в душе он был поэт. «Чудовище ее унесло в лес и там, среди костей, растерзало. Ах! Неутешен я! Пойду сражусь с жестоким ненавистным чародеем… Гм! Я разошелся», – и он снова вернулся к реальности: его кто-то звал; голос показался ему знакомым, но он исходил откуда-то сверху, из-за уха. Эрик задрал голову и …

XXX

… Уцепившись ногами за ветку, размахивая руками и что-то радостно крича, Ольга сидела на верхушке платана с ободранной корой и до середины нижними ветками. Эрик от счастья и умиленья потерял дар речи. Когда же он его снова обрел, то, задыхаясь от восторга, произнес нечто, что в дословном переводе на язык нормальных людей означало:

– Оленька! Миленькая! Солнышко ты мое! Ты опять рядом со мной! Ты не представляешь, как я рад нашей встрече! Я думал уже, что не вынесу этой разлуки…

– Эриканчик! Свет ты справедливости, тепло живое и теплое! Я тоже рада, что ты где-то поблизости! Но, честное комсомольское, жрать хочется до невозможности!

– Жрать? – удивился Эрик.

– Повисел бы с обеда до ужина на дереве – знал бы, как тут голодно. Ты не кинешь мне чего-нибудь вкусненького?!

Эрик махнул рукой:

– Слазь!

– А?

– Слазь, говорю!

– Совсем обалдел, что ли?! Как я слезу?!

– А как залезла? Смогла влезть – смоги и слезть!

– Эрик! Ты меня не любишь!

Эрик возмутился:

– Я тебя не люблю!! Да я… да я, если хочешь, дерево могу сломать, – и он приготовился для серии ударов по стволу.

– Не-е-ет! – услышал он сверху, и потом не так страшно. – Любишь – сними!

– Да как снять-то? – спросил было юноша, но решил не позориться, а полез по стволу, цепляясь ногтями за царапины и трещины, наверх, к Ольге.

Что странно – эта затея ему удалась! С пятнадцатой попытки, но все же… Наконец, пообломав ногти, обессилев, он примостился веткой ниже Ольги. Она решилась и спустилась в его объятия.

Они совсем было нашли то, что им было нужно, но для полного счастья им не хватало нескольких вещей: утоления голода, комфорта и …чтоб не дул ветер, который раскачивал деревья и угрожал обломить ту часть платана, которая была наиболее нагружена, то есть верхушку, – и поэтому они стали спускаться: Эрик обхватил ногами ствол, девушку прижал к груди и поехал вниз, на землю. Но этот способ был не вполне надежен и безопасен: в нескольких метрах от поверхности ствол стал не настолько узким, чтобы помещаться у юноши между ног, поэтому он остановился, повис головой вниз, и ноги расцепились. Он приземлился макушкой в корневую систему изувеченного дерева и потерял сознание, а сверху на него опустилась Оля.

Впрочем, они легко отделались: кроме потери сознания, в которое он скоро вернулся, у Эрика было всего лишь два десятка заноз в известных местах, а у Ольги легкое нервное потрясение, но так как она была в сознании, то уложила юношу, как следует, и стала приводить его в сознание – то есть вынимать из него щепки.

Эрик, убедившись, что заноз в нем больше нет, широко зевнул и, вожделенно поглядев на Ольгу, заявил, что он хочет спать, а еще больше хочет есть. Она тоже давно не ела и чувствовала, что забыла вкус еды, но она была гораздо запасливее Эрика и ласково вынула из-за пазухи блестящую и ароматно пахнущую мясом кость. Эрик судорожно выхватил ее и, отвернувшись, со скрежетом и лязгом быстро сгрыз ее, и, повернувшись к Ольге, сказал: «Спасибо», – широко улыбаясь беззубым ртом. Утолив голод, Эрик подошел к подруге, нежно уложил ее на мягкую подушку близрастущего мха, и…

XXXI

Тань Синь со своими спутниками ехали на лошади, крепко держась друг за друга. Тань Синю было лучше всех – он сидел в седле, остальные уже через несколько минут чувствовали себя очень неловко. Всем им почему-то казалось, что лошадь, у которой от натуги прогибались ноги, слишком бойкая, и жалобно плакались Тань Синю, что ужасные мозоли, возникшие у них между ног не дадут им дожить до конца экспедиции. Тань Синь прочитал им нотацию о том, что мужчинам не следует ныть и под громкие вздохи и стоны отправился дальше. Наконец, к всеобщей радости они достигли места стоянки неизвестного народа. С облегчением слезая с лошади, экспедиторы направились к невысокой бетонной дамбе, у которой виднелось ветхое жилище, по-видимому разломанное убегающими соукенди. Академик Юй Цзяо направился куда-то в сторону, сообщив начальнику экспедиции о том, что ему нужно по нужде. Тань Синь восхищенно оглядывал останки былого пиршества и уже мнил себя лауреатом самой престижной в мире премии, когда вдруг раздался звериный вой, вой ужаса. Юй Цзяо с оскаленным лицом выскочил из кустов, держа в руках майку, густо покрытую засохшим содержимым канализации, с надписью «Я – Эрик».

– Они – людоеды!! – он дрожащими руками приглаживал вставшие дыбом волосы, поглядывая то на Тань Синя, то на изорванную майку. Два солдата, сопровождающие ученого и журналиста, вытирая холодный пот, выступивший на лбу, мелко дрожали, что совсем не было на них похоже, а один из них даже смочил горло из ручейка, текущего из красного здания очистных, отчего через две секунды скоропостижно скончался. Шел первый час. Бедные исследователи замерли, пораженные смертью товарища.

И тут начались ужасы. Внезапно, оглашая тишину громкими воплями и ржанием, ушла в трясину отстойника лошадь, мирно пасущаяся невдалеке. После этого начались невыразимо мерзкие гоготания и всхлипывания. Из отстойника вылезла голова лошади с ободранной шкурой, налитыми кровью глазами. Ее оголенные мускулы судорожно сокращались, и из открытой пасти с огромными, не прекращающими увеличиваться зубами, неслись неземные звуки, напоминающие хохот ведьм.

XXXII

Ольга проснулась раньше Эрика, встала, потянулась и привела себя в порядок. Эрик мирно спал. Она села рядом с ним на шкурки обезьян, служившие ей одеждой, и начала экспериментировать над своим ничего не подозревающим другом. Она оттопырила его опухшую губу и с радостью заметила, что у Эрика начали прорезываться зубы, затем стала забавляться, то открывая, то закрывая его глаза. Проснувшийся Эрик похлопал ее по щеке и прошамкал что-то вроде того, что он хочет есть и что она должна принести ему что-нибудь. Она погладила его по голове и, к сильному неудовольствию голодного Эрика, легла рядом с ним.

– Я тоже поела бы, – заявила она, теребя его за ухо.

Эрик в негодовании вырвал с корнем какую-то близрастущую травку и со злости проглотил ее. И сморщился – травка была горькой.

– Найди мне сладкую! – потребовал Эрик.

– А блинчиков с маслом не хочешь, дармоед? Что ты съел – это вороний глаз!

– Да? Вот и я подумал, что вкус вороньих глаз был, – сказал он. – Когда я был грудной, меня мама вкусно кормила, – намекнул Эрик, глядя на Ольгу, но, увидев ее округлившиеся глаза, быстро переменил тему разговора. – Пойдем, поищем корешков. Смотри – вот одуванчики – у них корешки вкусные и сытные, – он взял кинжал и выкопал один одуванчик, и захотел его скушать.

Но Ольга была шустрее – давясь, с искаженным от вкуса лицом она съела растеньице, оценила и сама стала добывать ценный продукт. Эрик подумал немного и тоже принялся глодать травку.

Они совсем уже было наелись, когда …Эриковы органы чувств явственно почувствовали увеличение радиационного фона, значение которого постоянно росло. Беспокойно…

Авторы этого эпохального произведения приносят извинения читателям – главы с 32-й по 41-ю навсегда остались у Лены, она сама нам об этом как-то сказала. Если нам удастся вспомнить, о чем там шла речь, то вы обязательно об этом узнаете.

Доподлинно известно, что виновницей повышения радиационного фона была некая аморфная тварь, сиреневато светящаяся в темноте, которая попыталась сожрать главных героев. Им пришлось в очередной раз спасаться бегством, пересекать реку и найти убежище на другом берегу реки (в оригинальной местности там городская свалка, а чуть выше по реке – железнодорожная станция).

В какой-то момент их заснял на пленку оператор (или не оператор, а ученый), находившийся в распоряжении Таня Синя.

Этот короткометражный фильм был в тот же день показан на телевидении, на первом китайском канале. Так случилось, что его краем глаза увидели злодеи из «Триады» и моментально узнали Эрика. Сложив два плюс два, они нашли девушку Таня Синя – Сэ Зинь, и в тот же день навестили ее с недружественным визитом. Она легко отделалась, о чем никогда не расскажет своему возлюбленному.

Вроде бы мафиози повезли ее в сторону очистных, но там что-то случилось – то ли машину кто-то расстрелял, то ли произошла авария, – и девушка оказалась посреди ночи совершенно одна на пустынной дороге в диком лесу. Бандиты, к счастью, приключения не пережили.

Сориентировавшись по звездам – или еще как-нибудь, мне сейчас трудно предполагать, как ориентировались китайцы в конце 80-х, – она направилась к лагерю, где ждал ее любимый Тань.

Были и другие события, но их содержание давно ускользнуло от авторов. Например, есть предположение, что кто-то из членов экспедиции конкретно пострадал во время какого-то мистического инцидента, а кого-то вообще съели дикие звери, но никаких подтверждений этому найти не удалось.

XLII

В лесу было темно и немного жутко. Деревья темнели страшными, огромными силуэтами, порой принимавшими самые невероятные фигуры. Сэ поминутно пугалась, сжималась вся в комочек, но мысль о том, что через несколько минут она увидит своего Таня, милого, нежного Таня Синя, давала ей сил идти вперед, по следам, черневшим в жесткой траве. Где-то выла сова, шуршали под ногам серые скользкие твари; их прикосновения заставляли вздрагивать и озираться в страхе.

Под ногами зачавкала вода. Запах ее был по меньшей мере несоответствен общему настроению природы: вонючий и противный. Сэ подобрала юбку к подмышкам, чтобы не замочить, и побрела дальше, по колена – а они у нее были красивые – в грязной воде. Каждый шаг теперь давался большим трудом: почва была ненадежная, шаталась при каждом движении, затягивала ноги и не отпускала. Бедная женщина стала подумывать о том, как бы ей вернуться на нормальную, твердую землю, но воспоминания о сотнях метров болота позади не позволяли ей сделать это – она еще надеялась на то, что вот через несколько шагов появится сухая, мягкая трава, высокие деревья – а не эти колючие кусты, в окружении которых шла Сэ, – и можно будет с легким сердцем продолжить путь.

Чрез некоторое время вокруг забулькало, запузырилось и ноги стали со стремительной быстротой уходить в трясину. Сэ ужасно перепугалась, но у нее хватило благоразумия не дергаться раньше времени. Только через пару минут, когда одежда была безнадежно замочена, женщина решилась прыгнуть к ближайшему кусту. Ей повезло – она ухватилась за ветку, шипы которой впились ей в ладони, выпустив ядовитый сок (несмотря на дикую боль, Сэ была благодарна судьбе, давшей ей хоть какой-то шанс на спасенье), и стала вытягивать свое тело из болота, одновременно ища опору.

И в это время кто-то взял ее за ляжку, вцепившись в тело острыми, длинными когтями, так что она даже вскрикнула от неожиданности…

XLIII

До конца дня лагерь жил в каком-то нервном возбуждении. Шан Чжуй принес вести о соукенди и этим немного скрасил томительное ожидание несчастья. Лагерь представлял теперь маленькую крепость. Он оставался все на том же месте, но на скале теперь был размещен сильно укрепленный и до зубов вооруженный пост; вокруг оборонительных сооружений – окопов и метрового вала из земли и бревен – протянулся широкий ров, по которому была пущена вонючая и насыщенная микробами – достаточно капле ее попасть в рот, и появятся отвратительные признаки дизентерии – вода ручья, текущего из болота неподалеку в речку; были назначены на все время часовые, разработан план отступления на всевозможные случаи боя и обороны в осаде.

В полдень прилетел вертолет. На него погрузили несчастного Юя Цзяо, а его место заняла врач Диана Эпплок, дочь эмигранта из Канады, и ее отец, Майкл Эпплок, член сборной города по боксу – сказали, что он ни в какую не отпускал дочь в «логово разврата и китайских потаскунов», как он выразился, одну, и поставил условие, что он тоже отправится с нею, чтобы «защитить ее от тамошних ублюдков». Все, и Тань Синь тоже, отметили, что Диана – очень миленькая девочка, что «ножки у нее как в журнале» и «грудь хоть куда», что с нею нужно непременно подружиться, даже в обход ее «нежнейшего папаши».

Сразу после отлета вертолета один из ученых попытался совершить этот обход ревнивого родителя. Он полез на дерево якобы для того, чтобы найти там какие-то «полумагнитные ортобглоды» или иначе – следы ископаемых людей, но тут же упал вниз и, цепляясь за встречный сучок, вывихнул палец на левой ноге, после чего оказался на попечении врача.

– Вы понимаете, как это опасно, – пожаловался он Диане. – Я сам до университетской кафедры был врачом и знаю пока, что такое вывих стопы.

Но когда он попробовал ущипнуть девушку, в палатке, где они были, откинулся полог, и внутрь просунулся Майкл. Не обращая внимания на крики о пощаде, он встряхнул беднягу за шиворот и выкинул вон, нанеся бесчеловечный удар кулаков вниз.

Больной, забыв о вывихе, побежал жаловаться Таню Синю, и через минуту Майкл Эпплок был вызван на совет начальства.

– Мы не позволим бить наших людей, – сказал майор.

– А я не буду их бить, если они забудут думать о моей дочери, – ответил провинившийся.

– Гм… Но если, например, я захочу, и ваша дочь будет согласна…

– Она не будет согласна! – махнул он рукой, как некогда выворачивал челюсти своим соперникам на ринге. – Если ты захочешь, то пожалуйста, но будь любезен захотеть какого-нибудь солдата.

– Что?! – и так далее…

XLIV

К ночи девушка совсем оправилась. Ее голова покоилась на коленях Эрика, руки были подложены под голову, глаза полуприкрыты, волосы, за последнее время извалявшиеся в грязи, разметаны, губы мечтательно улыбались; все остальное тело отдыхало после перенесенного. Мысли блуждали вокруг да около и останавливались все время на нем, на Эрике, который сидел на траве по-турецки, поджав ноги, и напевал какую-то нежную, странную песню; который не пожалел себя и укрыл ее, Олю, своим трофейным балахоном; который, наверное, очень любил ее. «А люблю ли я его?» – вдруг задумалась она. «Он такой славный парень, почти Рэмбо, у него такие мышцы! Он, правда, немного похотлив, но, при соответствующем подходе к делу, это может даже нравиться… Впрочем, почему бы у идеального мальчика не оказалось какого-нибудь недостатка?! От этого он даже лучше делается. Наверное, раз он мне так нравится, что его, пожалуй, люблю все-таки». Сделав этот обязывающий вывод, Ольга принялась слушать пение своего милого.

А Эрик пел. Он пел о вечной и отважной, до самопожертвования, любви, о том, как несовершенно устроен мир, что два человека не могут встретиться, разделенные какими-то несколькими тысячами километров, о том, как страдает пламенное сердце в разлуке с другим пламенным сердцем, о том, какие чувства его теперь наполняют, о верности, о жалости, о нежности… Он пел. Его голос то поднимался до ноты «ля» второй октавы, то опускался обратно, он был преисполнен таким трепетом, таким чувством, как если бы он был Робертино и пел «Аве Мария». Он пел:

– …Приходили к ней разные люди,

Больше знатные все да дворяне,

Дорогие дарили подарки,

Чтобы вышла за них она замуж.

Только гордой была та девица,

Женихам все подарки вернула,

А потом темной ночью сбежала

В дальний лес с придорожным бродягой.

Потому что бродягу любила

Больше денег и шмоток, и власти.

Там, в норе земляной на полянке,

Отыскала она свое счастье.

Очень крепко любила бродягу,

Только скоро он помер, бедняга… – и, не делая перерыва, продолжал:

         – Если свет вечерней зари

Прикоснулся к глазам твоим милым,

Значит, девочку я полюбил,

И, конечно, она полюбила.

Я на свете один лишь такой,

И замечу я скромно вам, братцы:

Мне достаточно только одной,

Чтобы с нею всю жизнь баловаться! – последние строки он тянул удивительно долго, с видимым наслаждением; однако возникал вопрос: когда он все это успевал сочинять?

– Только ей буду верен всегда,

Благодарный судьбе за подругу,

И она назовет иногда

Меня милым, любезным супругом.

Но пока я, как перст, одинок.

Пусть заря мне глаза обжигает,

Я спиною стою на восток,

Но любви настоящей не знаю! – это был крик отчаяния. Надтреснутый голос юноши стал тише, мягче:

– Я молю: приходи, приходи,

Без тебя непременно погибну… –

Вырывается вздох из груди… –

Приходи… приходи… приходи, – теплая слеза упала Оле на лицо и стекла по щеке вниз, в траву. Эрик вздохнул глубоко и горестно:

– На коленях моих ты больная лежишь,

Ты не слышишь меня, я страдаю,

Это я виноват, что отравлена ты,

Потому все, что травы я знаю.

– Эрик, миленький, отчего ты поешь так горько?

Эрик воспринял ее воскрешение как подобало сильному мужчине.

– А чего мне веселиться? Ночь сегодня слишком холодная.

– Так ты бы уже давно дом построил! Ты же все можешь.

Лесть все же всегда остается лестью. Юноша развесил уши разулыбался. Однако ударить в грязь лицом он не хотел. Осторожно приподняв голову девушки со своих ног и опустив ее наземь, подложив пучок сухой травы, встал, размял затекшие мышцы и, сказав, что пойдет поищет веток для шалаша, пошел в кусты.

На его счастье щербатая луна светила ярко. С треском защелкало разламываемое сильными руками дерево, и скоро Эрик принес охапку хвороста, потом еще и еще. Вбив в землю крепкую бамбуковую палку, разложив вокруг ветки, более сухие, наломал ивняка и замаскировал свою постройку, которую громко назвал вигвамом. Затем выкопал вход в жилище (его он не предусмотрел, точнее, в целях конспирации не пожелал делать) и впустил в него Ольгу. Она была благодарна ему и преданно посмотрела на него – а он, не успокоившись, остался снаружи, где принялся мастерить разные приспособления, которые должны были помочь им в случае нападения зверей или врагов.

Кинжалом он настрогал много острых колышков, которые расставил вокруг шалаша – если кто-то будет подходить, то ему придется повредить ногу; отыскал крепкую палку, которую очистил от коры, острогал и привел в боевой вид – гладкая, длинная, удобная; оторвал от штанов подтяжки – тот несчастный обладал слишком узким тазом, чтобы носить такие широкие брюки, поэтому прицеплял их к плечам подтяжками – и сделал лук, навырезал стрел. Потом долго бегал кругом в поисках оперенья и нашел наконец гнездо дикой утки, полное перьев – видимо, утку кто-то съел. Лук работал отлично – с деяти шагов Эрик без промаха стрелял в дерево. На этом приготовления закончились, и счастливый воин полез спать. Он хотел, правда, наделать дротиков, но сколько не упражнялся – все не мог овладеть искусством бросать их в цель. Оставив эту затею, он преодолел неудобный узкий вход и прикорнул возле спящей девушки.

XLV

Оказалось, что это были вовсе не когти, а зубы крокодила. Сэ поняла это, когда выпрыгнула из трясины и побежала. Она видела, что на ноге у нее болтается что-то противное, зелено-коричневое, метровое и таращит глаза. Но освободиться не могла. Она бежала еще метров тридцать.

– Стой! – вдруг услышала она. – Стрелять буду! – и остановилась.

К ней подошли двое с ружьями.

– Да это баба! – восторженно всплеснул руками один из этих людей. – А на ноге – крокодильчик! – и он выстрелил в животное.

– Эй, постой, – сказал другой. – Ты чего делаешь? – она же кровью истекает.

– Ну, и что?!

– Отпусти ее…

– Мне надо господина Таня Синя, – прохрипела Сэ.

– Слышишь? Отпусти.

В лагере выстрел услышали. К ним бежали люди. Неизвестно откуда появившийся Тань дал по морде донимавшему Сэ часовому и несколько удивленно, но в то же время с видимой радостью, принял женщину в свои объятья. Только теперь он заметил, что Сэ еле стоит на ногах, а выше одного колена зияла огромная рана, из которой ручьем текла кровь. Всхлипнув от жалости, он поднял ее на руки и понес к санитарному пункту, в котором хозяйничала Диана.

XLVI

Эрик проснулся с первыми лучами солнца и спросонья долго не мог понять, где он находится. Наконец, он вспомнил про свои приключения и остался очень доволен собою. Олины руки, на которые она положила свою голову, лежали на его груди, распущенные волосы приятно щекотали его могучее тело. Насладившись близостью подруги, он нежно уложил ее рядом с собой и вылез из своего жилища на свежий воздух.

Здесь его ждала приятная неожиданность – на один из колышков накололась змея. Она шевелилась и раздувала свой капюшон. «Кобра, наверное», – с восхищением подумал Эрик, выхватил свою палку и завертел ею над головой, стукнул змею по спине, отчего она свернулась кольцом и умерла. При этом страшная мысль возникла в молодом светлом мозгу юноши. Он содрал шкурку с трепещущегося животного, набил ее сухой травой, подошел к «вигваму» и опустил в подлаз. Тушку же положил на траву, а сам удалился в кусты. Справившись, пошел на обход местности; за плечами висел лук, рука тащила палку, из кармана грязной рубашки торчал пучок стрел.

Он вышел на дорогу и сел на камень, задумался, где бы раздобыть пищу сытнее, чем трава, ягоды и дохленькие змеи. Ему хотелось пирога со щукой, но как найти щуку, он не знал. А поэтому остался ждать, когда перед ним появится какой-нибудь зверь.

Впрочем, зверь не стал испытывать терпение Эрика и скоро выглянул из-за куста, да не один, а впятером. Разглядев волков, юноша понял, что они голодны и ищут, чем позавтракать, но, как бы ни хотел он им помочь в их благородном стремлении, он сообразил, что с его стороны было бы неразумно предложить животным своим собственным мясом[19] , так как, во-первых, девушка, которую он оставил одну, наверняка лишится своего защитника, а во-вторых, сам он не захотел умереть после столь долгих игр со смертью. Поэтому, прикинув в уме варианты отступления, он встал за сосну, привел лук в боевую готовность, то есть пристроил на подтяжке одну из стрел и натянул ее что было сил, и, прищурив один из глаз, прицелился в вожака.

Звери стали окружать. Эрик, пытаясь определить, который из них раньше бросится на него, судорожно глотал воздух и смотрел одним глазом то в одну сторону, то в другую. Наконец один из хищников оскалил зубы, порычал и прыгнул на пищу. Эрик спустил тетеву. Стрела взвилась высоко в небо. Клыкастая пасть сверкнула зубами по скуле и рухнула на землю, глядя на взбирающегося на дерево юношу.

Примостившись на высокой нижней ветке, он свесил ноги и перевел дух. Проверил: волки сидели под ним полукругом и ждали, когда он слезет или свалится; они словно знали, что сидящий на дереве не белка и не ускачет по веткам. Делать было нечего; закусив зеленой шишкой, Эрик принялся петь, надеясь, что звери испугаются и убегут, но это была слабая надежда, которая к тому же не оправдалась. Он видел, как заслышав первые слова один из волков отчетливо плюнул и принялся выкусывать блох у волчицы возле хвоста (при этом Эрик снова вспомнил Олю, и от этого ему стало еще тоскливей).

Около часа продержавшись птицей, юноша решил, что следует попытаться перестрелять бессовестных животных. Приладив лук между веточками, приняв вов внимание поправку на косой глаз, он выстрелил. И на этот раз его ждала удача – вожак принял стрелу грудью, встав в момент отделения пернатой палочки от ветки на дыбы. К сожалению, стрела попала в кость и отскочила… Но Эрик не отчаивался. Прошептав заклинание горных духов из старой арабской сказки, он пустил еще одну стрелу, которая вонзилась в землю. Следующие две последовали за нею. Все же Бог смилостивился над его страдальной душой, и пятая стрела пронзила сразу двух волков. Поджав хвосты (вернее, поджал хвост верхний), они убежали. Издав крик победы, Эрик запрыгал на дереве и чуть не упал вниз, к обозленной троице, которая стала пытаться влезть по стволу наверх.

В течение пяти минут юноша стрелял еще раз двадцать и достиг определенного успеха, проткнув вожаку перепонку на лапе (здешние звери имели ноги, напоминающие гусиные, но покрытые густой грязной шерстью, и поэтому хорошо плавали с одного берега на противоположный и обратно). Плохо было лишь то, что боеприпас иссяк – оставалась одна стрела, но Эрик пока берег ее и не тратил впустую.

Когда он снова поел шишек, то спустился пониже, свесившись со своей ветки головой вниз, держась ногами, и целился долго и точно, так долго, что у него затекли пальцы, и так точно, что глаз его перестал различать посторонние предметы. В конце концов он осторожно отпустил пальцы… Первой упала стрела… За ней лук, так как Эрик выпустил его из рук, когда хотел поймать стрелу… Последним падал сам незадачливый охотник…

XLVII

Рана была неопасной, но болезненной. Диана промыла ее спиртом и перевязала. Шан Чжуй перешел из Палатки Таня Синя в палатку майора, и пострадавшая к трем часам утра уже лежала перед своим любимым, а он в тревоге расспрашивал о случившемся.

Таню была причина тревожиться: если преступность обратила на него внимание, то ожидать чего-то хорошего в жизни было трудно. Нужно было срочно придумывать, как избежать самого худшего. Если уехать куда-нибудь, то в конце концов все равно найдут, даже если в Россию. Завить в полицию? Но Сэ сказала, что там у них свои люди. Не сказать же им, что он отказывается от их предложения! – это было бы равносильно гибели… Они, кажется, предлагали деньги? Действительно. Так, может, согласиться? Или стоит поторговаться? Если рассуждать здраво, то… не все ли равно, откуда взялась та или иная суммы…

Тань хотел спросить у Сэ, как он должен договариваться с ними, но женщина, утомленная долгим путем и раной, уже спала. Решив, что утро вечера мудренее, он тоже постарался закрыть глаза, что примерно через четверть часа ему удалось. Он не мог видеть, как к палатке словно тенью приблизился человек, прикоснулся к ней и исчез. Если теперь кто-нибудь подошел бы к этому месту, то он стал бы свидетелем того, что на покрытой лавсаном палаточной ткани висел приколотый булавкой листок, на котором кривыми печатными буквами было написано по-английски: «Тань Синь! В десять часов утра в красном здании без оружия».

XLVIII

Мафия желала знать, кто тот человек, который посмел нарушить ее планы, намеченные для реализации в Корее, поэтому не жалела средств и людей на установление личности и поимку виновного. Две террористические организации охотились за ним, но безуспешно – одна перестреляла персонал и пациентов целой больницы (впрочем, врачей этой обители медицины расстрелять следовало хотя бы во благо государства), а другая просто потеряла бесследно одного своего боевика и теперь искала возможность выразить свою жажду мести в политических убийствах и диверсиях. Настала очередь испытать собственные силы. Папа – в Китае предводитель звался Папой – через посредника обратился к «Голубой бригаде» (которую точнее было бы называть «бригадой голубых»), чтобы эта полуофициальная, полуподпольная организация выделила нескольких своих членов для проведения операции в лесу, но только тех, кто желает приключений и не боится трудностей; вызвавшиеся получали лицензии на трехмесячный промысел в Чжэнчжоу и прилегающих районах. Любителями приключений в «Голубой бригаде» были все, лицензий жаждало триста шестьдесят семь процентов, а трудностей не испугалось всего лишь двести сорок человек, которые были разделены на две роты по четыре взвода в каждой, вооружены, оснащены несколькими бронетранспортерами, вертолетом и ракетами противоградовой системы, после чего заброшены в район предполагаемых боевых действий, то есть неподалеку от очистных сооружений города. Папа позаботился и о контроле за армией – лучшие мафиози стояли во главе войск. Представители той же славной кучки людей осуществляли связь и разведку; это были специально выученные, привычные ко всему: к побоям, к пыткам, к голоду, к воздержанию, к холодным тюремным стенам и хорошей выпивке, – ловкие, владеющие искусством рукопашного боя и всеми видами огнестрельного и холодного оружия, преданные тому, кто платит, существа. Одновременно велась работа с журналистом Танем Синем, который по глупости своей позволил мафии напасть на след ее столь желанной жертвы (несомненно, «Новая кровь прогресса» тоже заинтересовалась его сообщениями: последний фильм экспедиции ясно показал, что тот, кого они ищут, одет в одежду пропавшего человека этой организации), для чего был произведен контакт с любовницей Синя, некоей Сэ Зинь.

Операция началась. Если за сутки приговоренный не будет куплен и передан в надежные руки, то в дело вступят бойцы «Голубой бригады».

XLIX

– Эй, Оля! – орал Эрик на весь лес, волоча за хвосты двух огромных волков – в каждом было килограмм по сорок. – Выходи, смотри, что я добыл! – он был весь ободран и искусан, но покрытое от напряжения потом его лицо светилось счастьем и радостно улыбалось. – Эй, Оля! – крикнул он, подходя к шалашу.

– Чего тебе?! – услышал он в ответ, сказанное грубым, недовольным тоном.

– Я раздобыл мясо!

– Не подходи, Эрик, под порогом змеи; они шевелятся и могут укусить.

Эрик засмеялся и смело полез в проход. Раздвинув ворох листьев, неизвестно как появившийся в подкопе-двери, он почувствовал, что кто-то кусает его в лоб. Страшно закричав, он вскочил, разбрасывая в разные стороны ветки и палки, обрушивая таким образом дом на девушку. Бегая по кругу, едва успевая перепрыгивать колышки, юноша вспомнил, что яд следует из ранки высосать, причем чем скорее, тем больше шансов у него выжить. Разыскав под завалом Ольгу, он попросил ее:

– Поцелуй меня в лобик, а то я умру… – и застонал.

– Почему это ты вдруг умрешь?

– Потому! Она укусила меня!

– Неужели?! Ах, Эричек! – заплакала девушка, но тут же перестала, смиренная со своей участью. – Ты все-таки бросишь меня! Здесь, одну, без еды и воды, без права на жизнь, счастье и любовь!

– Ты меня укоряешь! – сказал он, делая акцент на «ты». – Да ты мне всем обязана! Без меня валялась бы теперь где-нибудь под кустом или изгнила уже.

– Без тебя я была бы у себя в гостинице!

Они замолчали.

– Ты меня не любишь, – решился наконец Эрик, лег на спину и приготовился принять смерть, как подобает мужчине.

– Не люблю… – повторила Оля. – Повтори, что ты сказал! – но Эрик начал изображать агонию, делая это очень натурально, так как боли во всем теле, пока слабые, уже заставляли его делать те движения, которые он делал. – О! – у нее открылись широко глаза, рот расширился больше, чем обычно, она схватила эриков кинжал, полоснула им юношу по лбу два или три раза, потому что с первого раза попасть не смогла, а потом, приложившись губами к окровавленному лицу, отыскав рану, стала, захлебываясь кровью, высасывать губительный яд. Потом, приложив к больному месту большой лист подорожника, она туго перевязала ему голову какой-то тряпицей, видимо, рукавом его рубашки, который ей удалось оторвать, проявив при этом недюжинную силу и упорство. «Ему нужны лекарства…» – подумала она и нарвала поблизости много травы, которую разбросала вокруг Эрика, как бы предлагая ему самому выбрать то, что требовалось для выздоровления.

По завершении всех этих операций она почувствовала голод. Вооружившись кинжалом, девушка отделила шкуру от тела одного из волков, отрезала увесистый кусок и положила на костер, который предварительно сложила – впрочем, его еще нужно было разжечь. Но Оля справилась с этой проблемой быстро и просто: отыскав в кармане эриковой куртки коробку спичек, которые на днях промокли и представляли собой странный серый комочек дерева и высохшей теперь смеси, которая некогда покрывала головки предметов, называемых спичками, – зажечь этот предмет было почти невозможно, – она собрала сухого мха, сколько смогла, то есть немного, сложила его вместе со спичками в выпотрошенный здесь же, на месте, патрон, найденный в той же трофейной куртке, в которой, кроме названного, были еще кое-какие мелочи труда, отдыха, убийства и развлечения; заткнула патрон веточкой, поставила среди сухой травы и что было сил ударила первой же подвернувшейся палкой потяжелее; громыхнул взрыв, и пламя было получено, правда, скорее благодаря просыпанному пороху, чем ловкости и умению девушки добывать огонь таким способом. Через минуту тушка, приправленная какими-то пряностями, поворачиваясь над огнем на импровизированном вертеле, приступила к процессу обжаривания, а выражавшие полное безразличие к этому губы милой поварихи тихо и тайно пропускали стекавшие по подбородку… дальше слюни.

Когда же все было готово, пришел в себя Эрик. Жесткое мясо волка, в других условиях безусловно отвергнутое, было поглощено с величайшим аппетитом. Оправившийся от укуса змеи юноша, сытый и довольный, пожелал на будущее разнообразия в пище, а поэтому, собрав свои пожитки, взяв, конечно же, и Ольгу, пошел на очистные искать червей для рыбалки.

L

Желание разжиться червями гнало Эрика достаточно быстро, но висящие на нем пожитки не позволяли ему оторваться от Ольги, которая шла налегке, беспечно напевая себе под нос какую-то песенку (возможно, это было бессмертное «Битый небитого везет…»). Он давно хотел выбросить лук, так как стрелы давно закончились (падая, он поломал все те, которые выпустил в землю, метя в волков), но ему было жаль лишиться столь милой игрушки – ведь он снова наделает стрел. Расстаться со своей палкой он тоже не мог – она была дорога ему, как вещь, сделанная своими руками. Избавиться от мяса казалось ему преступлением. Поэтому он пыхтел, надрывался, но шел бодро и весело. Рядом покорно шла девушка, на которой теперь висели штаны из волчьей шкуры, прикрывавшие стыд; что делало ее похожей на кроманьонку.

Когда они приблизились к реке, встала проблема: как преодолеть ее, не замочив ног? Но зоркие глаза заметили за поворотом полуразвалившийся мост, и все кончилось без приключений.

Открылась тяжелая дверь, и на них дохнуло сыростью канализации и еще какой-то гадостью, то есть запахами, в общем-то, знакомыми, однако они некоторое время привыкали к измененному составу атмосферы. Ввалившись внутрь, Эрик прежде всего скинул мясо и сам лег на пол на спину с единственной целью отдохнуть. Они находились в огромном помещении: с двух сторон шли массивные, цельные сооружения из бетона высотой метра три, над ними возвышались какие-то металлические конструкции, посередине тянулась длинная покатая в поперечном сечении дорожка, слева уходящая под один из двух бетонных блоков, а справа обрывающаяся канавкой, в которой текла вода; завершалось все это высокой дырявой крышей.

– Где здесь черви? – спросила девушка.

Вместо ответа Эрик перевернулся на бок, опустил руку в канал, пошарил там и вытащил красного червяка, скользкого и грязного.

– Понятно… – она опустилась на корячки и, погрузив руки по локти в воду, принялась искать драгоценную насадку для эриковой рыбалки.

Эрик посмотрел на нее как бы поверх очков, которых у него не было, сбегал куда-то, приволок ободранный веник, прогреб им по каналу и вытряхнул на пол запутавшееся в веточках: четыре размокших, сопливых окурка, половинку доллара, жвачку, нижнюю челюсть без зубов и – самое главное – множество червяков. Оля посмотрела на это с неодобрением: во-первых, он не сказал ей сразу, как лучше собирать, во-вторых, после него ничего не оставалось, кроме черной слякотной субстанции, а в третьих, в-четвертых.

– Как я их! – похвастался Эрик, перекатывая во рту жвачку. – Возьми еще штук пять, сложи в баночку, и мы пойдем.

– Ха! Что я, дура?! Сам сложи. Где я баночку возьму?!

– Ладно, – немного подумав, сказал он. – Так и быть, червей нам хватит, а положим мы их в карман, – и, быстро сгребя с пола расползающихся кольчатых, опустил их в один из своих глубоких карманов. – Пойдем, – и нагнулся к мясу.

В этот момент со скрежетом открылась входная дверь, и в проеме показалась темная фигура человека, глаза его зло сверкали, в руках покоился щелкнувший передернутым затвором винчестер с самодельным оптическим прицелом.

LI

Тань Синь решил обойтись без прощальных сцен, оставил Сэ записку: «Дорогая моя! Может, этим утром меня не станет… Ты только не плачь очень много, если это случится, и не верь, пока своими глазами не увидишь меня… Жди меня. Мне очень жаль, что я не могу поцеловать тебя сейчас – боюсь, что проснешься, – но знай, что я любил тебя, и не забывай меня никогда. Ни в коем случае не выходи замуж за Яна Чжэна – он всегда был и будет скотиной, и изведет тебя (ты знаешь, что девушки нужны ему только для постели), – лучше вернись деревню к родителям на ферму и стань дояркой, чем панельной девкой… Впрочем, не расстраивайся – я им нужен живой, и они, наверное, не убьют меня. Теперь прощай…» – и в пять часов тайком прокрался из лагеря. Он, конечно, перестарался, так как до десяти часов он мог бы раз двадцать пройти до «красного здания», упоминаемого в послании, и обратно, но он-то отлично понимал, что выйди он после того, как проснутся часовые, – и незаметно удалиться было бы невозможно.

Лес был полон шорохов и таинственных криков, похожих на перекличку разбойников, поэтому Тань непрестанно останавливался, замирал и чутко прислушивался, готовый в любую секунду броситься бежать, продвигался очень медленно и пугливо. Он вздрагивал, когда под ногой у него ломалась веточка, или хорек, воняя, придавленный, старался вырваться и трепыхался, кусая подошву. Однако спустя три четверти часа он полностью свыкся с тревожностью леса и пошел выпрямившись и гордо подняв голову на длинной цыплячьей шее. В его мозг не приходило никаких идей, ноги шлепали по грязной сырой земле, руки ритмично и с большой амплитудой раскачивались не в такт ногам – куда нога, туда и рука, – отчего его своеобразное передвижение делало похожим на утку, спускающуюся вниз по склону. Время от времени он нагибался к земле и срывал какую-нибудь ягодку, очищал ее от налипшей пыли и отправлял в рот; желудок постоянно напоминал о том, что Тань забыл позавтракать, и резкими интенсивными сжатиями выбрасывал желудочный сок, стремившийся растворить сосуд для переваривания пищи, в ротовую полость и в нос. Немалых трудов стоило человеку решиться на прием внутрь каждой новой ягоды – он знал, что есть съедобные красные ягоды, но как городской житель был не в состоянии отличить, к примеру, землянику от мухомора, а клюкву (которая, кстати, только-только завязывалась еще) – от волчатника, – и только героические усилия его внутренностей заставляли его делать то, что он и делал, с отвращением и брезгливостью.

Часа два спустя Тань, наконец, явился к очистным. Поплутав среди зданий разнообразного цвета: голубых, белых и странного, – он вышел к длинному техническому помещению красного кирпича, которое немедленно было классифицировано как «фермоподобное» – он видел такие на картинках в журналах. Соблюдая все меры предосторожности на случай, если его ударят чем-нибудь тяжелым по голове, он вошел в полуприкрытую дверь, явно непарадную. Его опасения не оправдались – за дверью никого не оказалось; только журчала вода да щелкал челюстями сверчок; это были типичные очистные тридцать восьмого года строительства советского инженера Гены Ивашкина, про которого говорили, что «этот русский эмигрант – олигофрен, враг народа и тайный нигерийский шпион». Тань Синь прополз под насосом, при этом провалился рукой в воду, намочив дорогую «сейку», которая – водонепроницаемая! – остановилась и почернела, прошел в проход, откуда, если стать боком, было видно всех входивших и выходивших в здание; внимательный глаз – такой, как у журналиста – мог контролировать обе торцовые двери и ту, в которую вошел Тань.

Впрочем, прошло не менее полутора часов, прежде чем одна из дверей открылась и изумленному начальнику экспедиции предстали… оба дикаря собственной персоной, те самые, что неоднократно были зафиксированы на пленку и являлись предметами оживленных дискуссий в ученом мире. Тань Синь спрятался за угол и стал наблюдать, как будут вести себя в этих останках цивилизации его подопечные. Ему было на что посмотреть.

Самец сбросил на пол по меньшей мере фунтов сто восемьдесят отличного мяса, запах которого, пробив затхлость и испарения, приятно защекотал ноздри Таню. Потом он лег на пол, видимо, в какую-то обрядную позу. Самка присела поблизости; на ней были новые шкуры; Тань вспомнил Сэ. Некоторое время они были неподвижны. Затем она спросила что-то на непонятном языке: «Де-де теи?» – и все зашевелилось: самец опустил руку в канавку с водой, поднял ее над головой, вскочил, забегал, принес откуда-то веник и стал мести им в воде, самка в это время копалась поблизости – все это было довольно поучительно и необычно для умудренного опытом журналиста, – самец встряхнул веник, и от него отделилось что-то темное, он нагнулся к этому, взял нечто и положил в рот, зачмокал, заговорил какие-то слова, самка ответила, он собрал рассыпанное по полу, спрятал куда-то и нагнулся к мясу.

И вдруг распахнулась дверь, и на пороге возник человек с ружьем. «Это они!» – подумал Тань Синь.

LII

Утром Сэ проснулась от холода – ее никто не грел. Натянув до подбородка одеяло, она позвала: «Тань! Иди сюда!» – но никто не откликнулся. Поежившись, она снова позвала его. Но тишина была ей ответом. Тогда, закусив губу от боли, Сэ приподнялась и увидела лежащую на сложенной рубашке записку: «Дорогая моя! Может, этим утром меня не станет…» – прочитала и заплакала.

На плач пришла Диана.

– Ты чего? Больно? Тебе надо лежать…

– Тань ушел… – надрывным голосом произнесла Сэ.

– Ушел? – пожала плечами Диана. – Ну и что?

Тогда бедная девушка показала сначала записку, которую получил Синь ночью – она лежала скомканная на подушке, и его записку, адресованную ей. Прочтя их, Диана заволновалась, сходила за отцом, и тот решил, что об этом следует сообщить хотя бы майору.

Через пять минут весь лагерь был всполошен; Сэ рассказала все, что знала; готовилась группа для освобождения Таня Синя. В половине десятого десять вооруженных людей вышли на вылазку, командиром был сам майор, оставивший вместо себя отца Дианы Майкла Эпплока, к которому с некоторых пор проникся уважением. Они торопились в надежде догнать командира экспедиции. А за ними, в тайне от всех, в кустах, бежал Шан Чжуй со своей камерой. Его не взяли, а он был падок на сенсации и острые сюжеты.

LIII

…Он был в непосредственной близости от них, и Эрик выронил жвачку на пол, когда поднимал руки с зажатым в них куском мяса. Оля произнесла: «За тобой», – и отодвинулась в сторону. В этот момент кто-то невидимый, из-за двери, спросил: «Чжэн, все в порядке?» – и на ответ: «Да, входите…» – в дверь вошло три человека: у двоих в руках были короткоствольные автоматы, а у третьего, в шляпе и очках, оттопыривались карманы плаща.

– Смотрите, кто здесь, – сказал парень с винчестером.

Очень внимательно осмотрев Эрик и бегло – Олю, мужчина в плаще проговорил тоном назидательным и покровительственным:

– Ты выдавал себя за Пе Туха? – при этом было видно, что обращается он к Эрику.

– Я?! Да ни в жизнь! Так меня называли те, что встречали на вокзале…

– Разберемся, – коротко оборвал лысый, который снял шляпу. – А этого ты убрал? – и показал на костюм Эрика.

– Это было случайно… Он упал на землю, и я увидел зайца, я взял нож…

– Заткнись. Мы здесь не для того, чтобы сказки слушать. Послушай, – приблизился он к юноше, – тебя хочет видеть один очень важный человек. Ты сейчас поедешь с нами, а завтра встретишься с Папой.

– С чьим папой?

– С нашим Папой! Вперед, пошли. А девку… девка – она и есть девка… потом бросите здесь. Мы вас подождем… – он вышел с Эриком.

Но едва трое мужчин стали снимать с бетонного сооружения забравшуюся туда Ольгу, которая стала бегать по рассыпанному там углю, как с улицы раздались страшные крики, перемешанные со звуками ударов – кто-то кого-то бил головой о стену, – и они, подхватив с полу брошенное оружие, кинулись выяснять, в чем там дело.

Эрика уже не было. Стояла машина – из окна торчала нога шофера; на земле валялся пистолет-пулемет «Скорпион» с загнутым стволом; поблизости были разбитые очки; лысый в шляпе – теперь он был без шляпы, а лысина светилась синяками и кровоподтеками – сидел, привязанный к столбу проволокой, и безумно вращал затекшими глазами, вытирая помятый нос и облизывая разбитые губы.

– Он ушел, – сказал лысый. – Сейчас придет журналистишка; с ним и побеседуем.

Его развязали. У одного из автоматчиков оказалась фляжка самогона, и лысый немного попил, отошел от побоев, и они вошли все вместе обратно (кстати, не побеспокоившись о судьбе шофера, продолжавшего оставаться недвижимым).

LIV

Тань поймал дикарку. Она вырывалась, но он сумел показать ей, что у него нет дурных намерений, и она успокоилась, решив, правда, не выдавать себя и говорить только по-русски, как с Эриком. Но ей не удалось сделать безучастное лицо при китайских словах, которые она понимала, и Тань быстро разгадал, что она притворяется. Он обманулся в своих надеждах. «Но ведь те, что ели наших, были настоящие!» – осенило вдруг его. Он понял, что никому нельзя говорить о том, что дикари – это не дикари, а два полудиких лесных цивилизованных людей.

– Я знаю, что ты понимаешь по-китайски, – она вздрогнула. – Но мне надо, чтобы ты делала вид, что ты дикая. Я заплачу, – «Сколько?» – красноречиво спросил ее взгляд. – Десять тысяч за месяц и в два раза больше, чтобы ты и твой парень уехали из страны… скажем, в Индию или Вьетнам.

– Мало, – ответила Оля.

– Мало? – повторил Тань. – Хорошо…

В этот момент в дверь вошли мафиози.

– Он уже здесь, – сказал тот, у которого был винчестер, лысому.

Лысый кивнул. Автоматически обыскали Синя и ничего не нашли, кроме журналистского блокнота, наполненного китайской скорописью.

– Мы хотим предложить вам выгодную работу, – прямо начал лысый. – Нам нужен ваш дикарь. Он преступник и должен быть наказан.

– Я согласен, – ответил Тань Синь, все еще держа за руку Олю.

– Ваши условия? В пределах разумного, конечно…

– Сто тысяч. Долларов.

– Не много будет?

– И чтобы никто никогда не узнал, что этот дикарь – дикарь не настоящий.

– Мы не будем мелочиться. Пятьдесят, пожалуй, хватит. Десять – сейчас, остальные – по окончании контракта, то есть по передаче нам интересующего нас человека.

– Но…

– В вашем положении я не стал бы лезть на рожон; скажите «спасибо», что шкуру сохранили.

– Да, хорошо… – смирился Тань.

– Кстати, – уже уходя сказал лысый, – вот ваши деньги, – и бросил на пол пачку банкнот, сделал шаг, обернулся. – И еще: мы ждем вас здесь до полуночи, – потом здесь камня на камне не останется, – и ушел.

С улицы послышались выстрелы. Снова появился лысый; он хромал, низ правой ноги был окровавлен.

– Это ваши люди! – крикнул он. – Скажите им, чтобы остановились.

Тань деловито связал Ольге руки с ногами ремнем и быстрым шагом направился к выходу. Но он не успел вмешаться. Послышались гранатные взрывы – четыре или пять, – и все смолкло. В дверь вошел Чжэн, обладатель винчестера, отпихнул в сторону Таня и сказал:

– Можно ехать, шеф.

И они ушли. Через минуту послышался шум удаляющейся машины. Они оставили двух автоматчиков – один лежал ничком у самой двери с разможженой головой, а второй – у угла здания с разорванными боком и горлом – и шофера, лежащего в грязи лицом вниз, в нескольких местах простреленного сзади: в спину, голову, ноги.

Тань с Ольгой на поводу пошел в лагерь. Они остановились лишь в одном месте – когда проходили мимо тел убитых участников экспедиции, – а остальной путь проделали очень быстро, и в половине одиннадцатого были на месте. Девушка нужна была ему как приманка, ведь Тань Синь надеялся, что тот, кого он должен изловить, придет за своей подругой. Он был уверен, что не ошибется в своих надеждах.

LV

Майор пришел в лагерь в полдень и был немало удивлен толчеей возле палатки начальника экспедиции – все оставшиеся в живых, похоже, собрались там. Его сразу же увидели, зашумели обрадовано: «Тянь Дао вернулся… Живой…» – и пропустили ближе. Он увидел целого и невредимого Таня Синя, в окружении девушек – справа, держась за руку возлюбленного сидела Сэ, а слева какая-то незнакомка… да, сомнений быть не может, это та самая дикарка соукенди…

Тань Синь не укорял майора, что тот погубил половину мужчин его экспедиции, так как уже выяснил, что виновницей кровопролития была его Сэ, но он отлично ее понял и ничуть не осудил, напротив, стал любить еще больше и даже зауважал. Он рассказал, что пленница будет приманкой для самца, которого поймать не удалось, и до поры до времени будет оставаться в лагере. Тань приказал также разбросать по лесу листовки, где говорилось бы о том, что девушка схвачена и содержится в плену; он не объяснил, зачем это необходимо – все были уверены, что соукенди в высшей степени неграмотны, и восприняли распоряжение командира с недоумением, – но потребовал, чтобы все было исполнено немедленно. После этого все занялись устройством засады.

Сворачивались периферийные палатки – это должно было облегчить маневрирование, – копали две волчьи ямы и одновременно закрывали ветками и листьями; сами попрятались в окопах, на деревьях, и стали ждать.

XVL

Когда Эрик удрал от бандитов, то прежде всего он отдышался и подождал Ольгу, которая – он был в этом уверен – должна была бегать где-то поблизости в поисках его, своего любимого; как парень чрезвычайно наделенный умом – недаром он попал в Китай! – он знал очень много и обо всем остальном помаленьку, но, несмотря на это, не был знаком с известной истиной: если два человека ищут друг друга, то будет гораздо лучше, если один из них будет стоять на месте, а другой бегать, в противном случае может случиться так, что один придет туда, откуда ушел второй, спустя минуту после его ухода, и они не встретятся; разумеется, при этом нужно кричать во все горло: «Оля-а-а! Эрии-ык!» – чтобы свидание состоялось пораньше, – а так как незнание обычно оборачивается во вред, то он мог бы сейчас бегать по лесу, перепрыгивая через коряги и маленькие кусты, и никогда бы не увидел девушку, но чисто интуитивно он остался на месте, потому что устал от долгой гонки, правда, не кричал – у него пересохло горло, – а стоял столбиком, прислонившись к сосне, и тяжело дышал, рассматривая трофей – новенький десятизарядный пистолет, всем хороший, но только очень тяжелый.

Он отдохнул. Вспомнил, что хотел ловить рыбу, и пошел к реке – в конце концов, Оля неглупая девочка и даже красавица, найдет его и там.

Некоторое время он бродил по берегу, пока не нашел подходящей проволочки, из которой в два часа сделал, с помощью камней и кинжала отличный крючок, который соответствовал примерно номеру десятому; отыскал в свалке, устроенной у очистных, моток капроновых ниток – метра два, выбрал палку потолще, соединил все это; вместо грузила привязал гайку, а поплавка – тоже привязал сухую палочку. Он привязал к крючку червяка – тот никак не хотел нацепляться – и закинул как мог дальше, сам спрятался за куст.

Рыба, похоже, была здесь непуганая, поклевки начались немедленно. Поплавок поднырнул, замер и поплыл к растущему из воды кусту. Эрик взмахнул над головой, с силой перебарывая сопротивление добычи. Но на крючке сидело существо, явно рыбьего рода, которое можно было бы с успехом измерить микрометром. Впрочем, микрометра не было, и на глаз юноша определил, что в рыбе длины сантиметров тридцать и весу полкилограмма (Эрик немного ошибся – по первому показателю раз в десять, а по второму – в пятьсот), отцепил с крючка и аккуратно положил в бумажный кулек, материал для которого нашел неподалеку, среди старого хлама и гнилой морковки, которую месяцев восемь назад забыли съесть туристы из Пекина, покинувшие однажды ночью этот райский уголок в спешке и панике (Эрик, конечно, не знал этой истории). Вместо съеденного червяка был прикреплен новый, и рыбалка продолжилась со все возрастающей силой и активностью

Через десятка два разнообразных рыбок размером с полпальца пришла очередь вынимать что-то покрупнее: палка согнулась дугой, леска ходила из стороны в сторону, рассекая воду (китайские нитки!), Эрик плясал по берегу, крича азартно и восторженно, – юноша тянул, все ближе, ближе, вот уже показалась огромная рыбья морда, вот она посмотрела на своего удачливого рыбака, вот она плеснула по воде хвостом… Эрик в оцепенении и даже несколько разочарованно лежал на спине, упавший от неожиданного толчка, и, приподнявшись на локте, смотрел на постепенно успокаивающуюся воду.

…Некоторое время он снова мастерил крючок, оснащал удочку. Потом прикрепил заморенного червяка и хотел было уже снова ловить рыбу, как услышал, что его кто-то окликнул:

– Эй, рыбак! Клюет?

Эрик вздрогнул, подпрыгнул, обернулся и увидел в двух шагах от себя человека в грязно-зеленом комбинезоне с карабином на животе и пачкой бумаги в руках.

– Да, – ответил он. – Клюет.

– Что – голавлишки, пескаришки?

– И то, и другое, – хладнокровно заметил юноша, пряча за спину свой кулек с уловом. – А тебе какое дело?

Мужчина снял карабин, поставил его меж колен, сев на пенек.

– Распространяю вот это, – и он хлопнул ладонью по пачке бумаги.

– Покажи-ка, – Эрик вынул пистолет и, осмелев, подошел к нему.

– Пожалуйста, – тот протянул юноше листок бумаги.

«Уважаемый дикарь! Я, журналист Тань Синь, встретил вашу девушку. Она у меня. Если вы желаете получить ее обратно, то до десяти часов вечера будьте в моем лагере, который расположен у подножия плешивой горы».

LVII

Папа был недоволе: его отвлекли от завтрака. Впрочем, он сам был виноват, сказал, чтобы по делу дикарей к нему входили даже без стука и даже ночью. Перед ним стоял изрядно помятый, избитый, в синяках и ссадинах боевик, главарь банды нигде не работающих тунеядцев, профессор, лектор Пекинского университета. Он поклонился и сказал:

– Папа! Он был у нас в руках и сбежал. Мы дали Синю времени до полуночи…

– Идиот. Пошел вон.

Папа взбесился: его давно никто так не доставал.

На этой мажорной ноте текст обрывается. Казалось бы, сюжет только-только раскрутился, впереди масса событий, таких, что Рэмбо жалобно должен заплакать от зависти, но нет – нехорошие авторы внезапно прекратили свое повествование.

Кстати, существует еще один манускрипт, в котором главные герои – Эрик и Оля вернулись в Россию и стали жить-поживать на улице Солнечной, – но о нем как-нибудь в другой раз.

У одного из авторов появилась шальная мысль закончить эти «Приключения», тем более, что событий осталось не так уж и много. Посмотрим, что из этого получится.

---

 

---