По многочисленным просьбам читателей (если точнее, просьб было две)
мы продолжаем историю про лифт.

Мне все еще страшно вспоминать то, что произошло.

Я вхожу в лифт, в нем находится несколько мужчин разной степени привлекательности – от тощего скелетообразного, мгновенно возбудившегося при виде меня, до потеющего жирного очкарика, похабно щурящегося на мою грудь. Я привычно улыбаюсь самому симпатичному – брутальному мужчине средних лет, что в нем меня привлекало, не знаю, но я буквально чувствовала исходящую от него сексуальность, – которого вижу не в первый раз. Знаете, иногда возвращаешься вечером с подругой из клуба, навстречу идет парень, мы в шутку обнимаем его, и чувствуем исходящую от него чувственность? Понимаете, да?

Потом случается страшное. Гаснет свет, все рушится и ломается, а я падаю, падаю, падаю.

Когда я прихожу в себя, вокруг по-прежнему темно, но я определенно жива. Хотя следующие три дня убеждают меня в том, что лучше бы я не успела сесть в этот железный гроб. Пусть бы лучше меня сразу убило, чем сидеть в компании идиота, толстого, кликуши, сноба, засранца и покойника. В вони нечистот, к которой я со временем привыкаю. И даже то, что рядом есть Майк, хоть один приличный человек, нисколько не улучшает моего состояния. Хочется пить, есть, в туалет.

При мне убивают человека – идиот сноба. Мне страшно, и я жду, когда придет моя очередь. Но мне везет.

Майк настоящий герой. Он находит выход из лифта, а потом и из-под завалов. За это я даю ему. Хотя нет, кажется, у нас был секс раньше, до этого. Не помню. Судя по запекшейся ране на голове, я где-то сильно ударилась. Ноги и руки у меня тоже все исцарапаны и в синяках, только это все мелочи. Мы выходим на улицу.

Дома вокруг сильно разрушены, везде стекло, мусор, плиты с торчащей арматурой и трупы. Но к трупам я уже привыкла, поэтому бегло смотрю на них, и иду дальше. тяну Майка к площади Революции. Он тормозит, то ли от голода, то ли просто по жизни такой неторопливый, и я напоминаю ему, что «Никитинский» – подземный комплекс, в котором наверняка организовано убежище.

Охрана на входе проверяет нас каким-то щелкающим прибором и пропускает. Майк говорит им, что в лифте, из которого мы выбрались, все еще есть люди, но, судя по отсутствию реакции, похоже, их освобождение не входит в обязанности привратников. Мы проходим по подземному переходу и входим в торговый комплекс. Люди везде. Они лежат, сидят, ходят. Они спят, едят, плачут. Право частной собственности временно отменено – в качестве постелей в основном вещи из местных магазинов. Освещение слабое, лампочки свисают с потолка, и видно, что провода протянуты на скорую руку. Похоже, света нет во всем городе.

Майк подтверждает мою догадку – ТЭЦ вполне могла находиться в зоне удара. Да и большинство линий электропередач наверняка разрушены.

Угрюмые парни в форме регистрируют нас и выдают каждому бейдж с именем и печатью. По нему мы будем получать ресурсы.

Нас осматривает врач. Мне промывают рану на голове и обрабатывают чем-то малиновым. Потом нас кормят, немного, и отводят место, чтобы мы отдохнули. Хочется вымыться, я вся чешусь, но с водой тут напряженка. Ее доставляют в бутылях, и только для неотложных нужд. Канализация без воды тоже не работает, поэтому туалет был загажен в первые же часы после катастрофы. Сейчас все пользуются ведрами, которые выносятся наружу через грузовой вход.

Тем не менее, мы засыпаем. Нас будят через несколько часов и кормят снова. Майк спрашивает насчет выпить, но в ответ слышит, что спиртное было уничтожено в течение первого дня, так что теперь здесь сухой закон.

Я сижу, привалившись спиной к стеклянной стене, а Майк идет узнать, что же все-таки здесь произошло. Соседи нам попались какие-то нервные и напуганные, поэтому от них ничего добиться так и не удалось.

Он вернулся минут через двадцать. Довольно сильно чем-то встревоженный.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Как я и думал, ядерный взрыв, – отвечает он. – Пиздец, короче. Один был в районе ЧТЗ, наземный, там все плохо. Второй в Металлургическом, воздушный и очень мощный, рухнуло полгорода. Жертв минимум десятки тысяч, если не сотни.

Он рассказывает, что, по слухам, панельные высотки на северо-западе все сложились, как карточные домики. И я понимаю, его озабоченность: у него там жена и ребенок. Они как раз были дома, дочка заболела, и жена осталась с нею, не пошла на работу.

– Мне нужно туда, – говорит мне Майк.

Я решаюсь идти с ним. Можете считать меня дурой, но я хотела сделать что-то хорошее для него. О своих родителях я уже не говорю: о том, что я из Снежинска, который должен был попасть под удар в числе первых, он уже знает. Кажется, что пока мы были в лифте, я рассказала ему все, даже о том, как целовалась в первый раз, и что моего кота звали Мартин.

Нас не выпускают. Оказывается, зайти можно, а выйти нет. «Там слишком опасно», – сказали нам.

На Майка страшно смотреть. Мне кажется, что он, такой мужественный, несмотря на намечающийся пивной животик, скоро сорвется.

– Попробуем другой выход? – предлагаю я.

Он говорит, что в этом нет смысла, но мы идем. Там все еще хуже. Восточный подземный переход, тот, что у «Ритма», превращен в хоспис для сильно облученных. Они там лежат и постепенно умирают.

Мы возвращаемся на свою лежанку и думаем. Я неглупая, хотя меня и можно считать легкомысленной. На самом деле, я решила, что такой имидж поможет мне жить и делать карьеру. Так и было, кстати.

Я предлагаю Майку пойти в бригаду ассенизаторов – тех, что таскают ведрами говно к Драмтеатру. Он тут же загорается этой идеей, вскакивает и бежит к грузовому выходу. Я бегу за ним, но мы снова терпим неудачу.

После трех дней без еды и воды, мы все еще слишком слабы. Нам говорят: «Спасибо за сознательность, но приходите завтра, когда оправитесь». Блять!

Майк совсем падает духом. И тогда я тяну его к выходу на «Кировку». Он не понимает, нас там уже один раз завернули.

– Мальчики, – говорю я милиционерам-охранникам. – Нам очень надо в город. У Майка там дочь, ему надо ее найти. Давайте я вам отсосу, и вы нас пропустите. Ну, что вам стоит.

У молодого мелькает на лице похотливая улыбка, но он ее тут же прогоняет, глядя на старшего. Тот долго вглядывается в наши лица, потом говорит:

– Дочь, значит… – машет и рукой и добавляет. – Идите, только быстро.

Мы не заставляем себя долго ждать. Охранник кричит вдогонку:

– Говорят, что новый мост перекрыт! Идите по Кашириных!

– Спасибо! – кричу я в ответ.

Мы бежим до библиотеки - вдруг охрана передумает и решит нас вернуть. Хорошо раньше строили - здание почти не пострадало, только верхний этаж весь выгорел. Опять кто-нибудь будет переживать об уничтоженном книжном фонде. И тут Майк спрашивает меня:

– Ты что, правда собиралась сделать это?

– Что «это»? – не понимаю я.

– Ментам… отсосать.

Мужчины! Они иногда ведут себя, как дети.

– Конечно, – отвечаю я. – А что такого?

Он молчит, и я добавляю:

– Но сделала бы это без удовольствия.

Мне кажется, что он смотрит на меня с каким-то внезапным уважением.

– А мне?

Я же говорю – дети. Зацикленные на сексе дети.

– Сначала душ, а потом посмотрим, – отвечаю я, и этот ответ его вроде бы удовлетворяет. Остановившись на пустой улице, мы соображаем, что делать дальше. Конечно, через Шершни ближе, но у нас нет оснований не верить имеющейся информации. Майк предлагает идти через парк к мелькомбинату, а дальше по ситуации – смотря какой мост целее, и я соглашаюсь. Мне-то по большому счету все равно. Однако он тут же поворачивает направо. Я недоумеваю, и он объясняет, что проспект слишком на виду. Второстепенные улицы безопаснее, к тому же ему нужно кое-что найти. Он не говорит, что именно, но вскоре я и так понимаю это.

Не доходя метров сто до управления полиции, мы видим перевернутый бело-синий «форд» и подходим к нему. Майк открывает дверь со стороны водителя. Тот определенно мертв – мозги забрызгали буквально все. Но мой друг доволен – у него в руках трофеи: пистолет и запасная обойма.

– Вдруг и правда – мародеры... – поясняет он так, как будто это нуждается в пояснении. Кстати, он сам только что совершил акт мародерства, но я не заостряю на этом внимание.

Времена наступили жестокие, нужно быть готовыми ко всему. Тем более, что город не совсем замер, – я несколько раз замечала мелькающие лица в окнах.

Здание ГУ МВД мы обходим стороной, вовремя замечая, что, несмотря на то, что ворота открыты, за оградой есть люди. А нам сейчас не нужны неприятности.

Сейчас власть у тех, у кого есть оружие. Деньги и драгоценности больше не имеют значения. Еще, похоже, очень дорого стоит обычная вода. Во всяком случае, для меня. Полцарства за ванну!

А вот и еще удача – мы нашли байк у «Алого поля». Почти в заборе. И, хотя Майк при этом пережил пару неприятных минут, вытаскивая руль вместе с кишками из бывшего владельца, он завелся, а мы теперь были на колесах. И, конечно, нам больше не нужно было идти к парку.

Разогнаться не удается, да мы и не пытаемся. Не хочется повторить судьбу несчастного мотоциклиста, а улица так завалена обломками, что наша траектория зачастую очень замысловата.

Затариваемся в маленьком продуктовом магазинчике, который еще не до конца разграблен. Набиваем пакет печеньем, «сникерсами» и минералкой. Я сую в рот сразу две пластинки жвачки, потому что буквально чувствую вкус кошачьего говна на языке. Проверяем воду. Увы, она есть только в бачке унитаза. Ну, хрен с нею, будет и на нашей улице праздник.

«Ашан» надо объехать стороной, под грудой стекла наверняка есть жизнь, с которой мы не готовы встретиться. И тут оказывается, что мы не готовы встретиться и с жизнью на мосту, откуда по нам начинают стрелять. Мы бросаем «Ямаху» и прячемся за ближайшим брошенным автомобилем. Расстрелянным. Видимо, засада устроена давно.

Слышится топот и голоса. Почти детские.

– Ты попал?

– Кажется, нет. А у тебя сколько фрагов?

– У меня восемь… – дальше я не слышу из-за короткой очереди.

– Мочи козлов!

Майк сидит с пистолетом наизготовку.

– Предохранитель! – шепчу ему я. Такое ощущение, что он никогда в тир не ходил.

Он снимает пистолет с предохранителя, неловко взводит, высовывается и стреляет. С той стороны радостно орут. Еще бы, наконец-то соперник оказывает сопротивление. Похоже, детишки переиграли в «контру», где-то нашли стволы, обдолбались и перенесли свою виртуальность в реальность.

Некоторое время машину, за которой мы прячемся, нашпиговывают пулями. Наверное, я уже достаточно боялась в последнее время, поэтому мне совсем не страшно.

Майк стреляет еще раз, но по положению руки я вижу, что и этот выстрел чисто чтобы слегка задержать их, потому что ствол слишком задран.

Я понимаю, что сейчас нас скорее всего окружают.

– Дай я попробую.

Он с сомнением передает мне оружие. Как ни странно, я такой уже видела у дядьки, который служит в полиции. В отличие от пистолета Макарова, тут магазин на восемнадцать патронов, и это хорошо.

Я ложусь на землю и смотрю из-под машины. Странно, что виртуальные бойцы до сих пор до этого не додумались. А я их вижу. Вернее, только ноги, но мне достаточно. Прицеливаюсь в одного и стреляю. Он орет и падает. Я выпускаю в него еще две пули и переключаюсь на следующего. Готов. Третьего не успеваю, он бежит в нашу сторону и появляется со стороны Майка. Майк кидается ему под ноги, и парнишка падает. Только это все уже бессмысленно, потому что магазин у стрелка иссяк.

Он падает на землю, и Майк со всей силы бьет его по лицу. Вояка начинает реветь и размазывать сопли.

– Не убивайте меня! Я не хотел! – рыдает он.

Майк перестает его бить, отбирает «калаш» и смотрит на меня.

– Спроси, сколько их было, – говорю я.

Пацанчик тут же отвечает:

– Пятеро, только у остальных нет оружия. Мы по очереди…

Я выглядываю из-за машины, и вижу две убегающие по мосту фигуры. Похоже, не врет.

– Как зовут тебя, червяк? – спрашиваю.

– Степа, – все еще рыдает он.

– Так сколько фрагов ты сделал сегодня, Степа?

– Шесть, – отвечает он и тут понимает, какую сделал ошибку.

Я стреляю ему в голову. И Майк не успевает меня остановить, хотя я вижу, что хочет. Но когда я протягиваю ему пистолет, он качает головой.

– Оставь себе. У тебя лучше получается.

– Мы не могли оставить его в живых, – мягко говорю я. – После того, как он попробовал крови, он навсегда бы остался зверем.

Майк кивает, соглашаясь.

– А ты? Ты ведь тоже попробовала крови. Ты не станешь зверем?

Я вдруг улыбаюсь:

– Я буду твоей сторожевой собачкой.

Мы осматриваем поле боя. Один из застреленных мной ребят неплохо экипирован: камуфляж, разгрузка, все, как положено. Наверное, он и подбил остальных на «игру». Разгрузка, слегка испачканная, надевается на Майка, – куда-то ведь надо разместить магазины и коробку с патронами. Автомат он повесил за спину. Остальное оружие мы не стали брать, только разрядили. Еще у чуваков были здоровые тесаки, но нам они тоже без надобности. Тем более окровавленные.

Последний еще жив. Я осматриваю его и решаю не добивать. Пусть так сдохнет, ему явно немного осталось.

– Сука! – стонет парень, зажимая руками дыру в животе.

– Сука, – соглашаюсь я, засовывая пистолет за пояс юбки. Хорошо, что он не на резинке, а то тяжелая железяка стащила бы с меня юбку. Ствол еще теплый.

Мы снова в седле. Быстро решаем, что нам не хочется ехать через этот мост и направляемся дальше, к следующему. Если его, конечно, не смыло – Миасс сегодня буквально бурный, я его таким никогда не видела. Видимо, плотину на Шершнях прорвало.

На том берегу разрушения еще больше, людей не видно совсем. Единственное движение – это стайка собак, бегущих куда-то. Мы довольно легко добираемся до нашей цели, хотя заметно, что Майк нервничает все больше и больше, – мы все чаще наезжаем на мусор.

Потом мы вдруг останавливаемся. Он ничего не говорит, но я вижу, что он совсем бледный. Перед нами то, что осталось от целого квартала. Видимо, мы приехали.

Я ошибаюсь.

– Держись, – глухо говорит Майк.

Мы едем дальше по Университетской и потом поворачиваем направо. Угловой дом большей частью цел, и я слышу громкий вздох. Спешившись, мы перелезаем через гору кирпича и заходим во двор. Майк бежит вперед, я за ним не успеваю, к тому же мешается пистолет. Беру его в руку и пытаюсь догнать.

В подъезде довольно чисто, на полу только битое стекло. Один раз я вижу детскую погремушку. Что ж он так высоко живет? Я не привыкла к таким забегам, двигаюсь чисто на адреналине. Майк вбегает в квартиру. Теперь я не спешу и иду медленно. Останавливаюсь в дверях и даю Майку пару минут. Потом прохожу.

Он сидит в спальне на кровати и плачет.